– Ты про мои гениталии? – уточняет Андерсон. – Нет, с ними все хорошо.

Ной на мгновение теряет дар речи.

Андерсон улыбается и пихает меня локтем.

– Люблю тебя. Встретимся на истории.

Потом он поправляет сумку – рюкзаки портят его образ – и исчезает в толпе.

Ной моргает.

– Как получилось, что мы начали говорить о гениталиях?

– Ты сам эту тему поднял. – Я краснею. – То есть не поднял…

– Этот диалог должен быть минимум на 100 % менее буквальным.

– Да. Точно. Ладно…

– Насчет вчера, – говорит он неожиданно серьезно. – Я просто хотел еще раз извиниться…

– Не нужно. Все хорошо. Это я переборщила. Все в порядке.

– Нет, я правда сказал глупость. Даже не подумал о всей этой ерунде. То есть… не в смысле, что твое пение – это ерунда. Только та история…

– Ной?

– Ага?

– Я не хочу об этом говорить.

– Ладно, – кивает он. – Хорошо. Так без обид?

– Без обид.

– Здорово. Прекрасно. Потому что мне нужна твоя помощь.

– Помощь?

Он слегка улыбается и кивает. Потом расправляет плечи, глядя мне прямо в глаза.

Ага. Узнаю тактику. Чарующий взгляд. Классический пижонский прием. Нужно смотреть собеседнице в глаза на долю секунды дольше, но очень настойчиво. Тогда есть шанс на поцелуй. Этой техникой пользуется даже Джек Рэнделл, а он обычно настолько под кайфом, что с трудом держит глаза открытыми. Ной, в отличие от него, просто таки устрашающе хорош.

– Помощь с чем? – равнодушно спрашиваю я.

Потому что я отказываюсь поддаваться на чарующие взгляды.

Это сложно. У Ноя огромные золотисто карие глаза, а ресницы какой то неимоверной длины. Ужасная несправедливость. Должен быть какой то закон, по которому все эти пижонские мальчики красивы только по стандартам спортсменов, не вызывающим никакого отклика во мне. Например, пресс кубиками. Меня вообще это не заводит. Такое себе.

Но красивые глаза? Другой разговор.

– Я подумал, может, ты научишь меня петь?

– Петь?

– Желательно к четвергу.

– Ты собираешься на прослушивание?

– Старшее Т. Меня заставили.

– Точно.

– Просто вчера… Я подумал: «Кейт отлично поет. Может, она согласится открыть мне какие то свои секреты». Потом я подумал: «Стоп, нельзя кого то научить петь». – Он почесывает гипс. – И тут я вспомнил, что ты говорила в автобусе…

– Боже. Ной, это так не…

– И я подумал: «Пускай сейчас у меня плохо получается, но вдруг тренировки помогут». Верно же? Всегда есть куда расти.

– Всегда.

На самом деле я не знаю, что сказать. Не понимаю даже, насколько он серьезно говорит.

Но кое что я знаю наверняка: Ной, в отличие от моего брата, не из тех ребят, в ком кроется непонятый талант. Когда он поет, мне кажется, что рядом убивают гуся. Мы два года пели вместе в хоре в храме, и даже кантор отчаялась ему помочь. Она просто прервала нас посередине Oseh Shalom и попросила Ноя не петь, а беззвучно проговаривать слова. Хор после этого начал звучать раз в пятьдесят лучше. Я бы на его месте умерла от стыда, но Ноя происходящее только развеселило.

– Тебе обязательно получить именно роль, которая подразумевает пение?

– Не знаю. Я не спросил.

– Думаю, стоит спросить.

– А если я сам хочу именно петь?

– Но почему? – смеюсь я.

– Потому.

– У вас на курсе есть какая то сексуальная девчонка?

– Девчонка. – Он похлопывает меня по плечу.