Миссис Кэсл неизменно встречала их на крыльце, высокая и прямая, в старомодной юбке, позволявшей любоваться ее тонкими щиколотками, и в блузке с высоким воротником, какие носила королева Александра [супруга английского короля Эдуарда VII, правившего с 1901 по 1910 г.], чтобы скрыть морщины. Не желая, чтобы мать заметила, как у него упало настроение, Кэсл выжимал из себя веселость и с излишней восторженностью обнимал ее, на что она еле отвечала. Она считала, что открыто выраженные чувства всегда наигранны. При таком характере ей следовало бы выйти замуж за посла или губернатора колонии, а не за сельского врача.

– Ты великолепно выглядишь, мама, – сказал Кэсл.

– Я вполне прилично себя чувствую для моих лет. – А было ей восемьдесят пять. Саре для поцелуя она подставила гладкую белую щеку, пахнущую лавандой. – Надеюсь, Сэм снова чувствует себя хорошо.

– О да, лучше некуда.

– Карантин кончился?

– Конечно.

Успокоившись на сей счет, миссис Кэсл чмокнула мальчика.

– Ты, очевидно, скоро пойдешь в подготовительную школу, да?

Сэм кивнул.

– Тебе понравится играть с другими мальчиками. А где Буллер?

– Отправился наверх искать Дили-бом, – не без удовольствия заявил Сэм.

После обеда Сара забрала Сэма и Буллера и пошла с ними в сад, чтобы дать возможность Кэслу немного побыть с матерью наедине. Так у них уж было ежемесячно заведено. Сара хотела сделать как лучше, но у Кэсла создавалось впечатление, что мать была рада, когда их задушевная беседа подходила к концу. Всякий раз между ними долго царило молчание, пока миссис Кэсл наливала две чашки никому уже не нужного кофе, а затем заводила разговор на какую-нибудь тему, которую, как понимал Кэсл, заблаговременно продумала, чтобы заполнить брешь.

– Какая жуткая была воздушная катастрофа на прошлой неделе, – сказала миссис Кэсл и положила кусочек сахара в свою чашку и два кусочка – в его.

– Да. Безусловно. Жуть. – А сам пытался вспомнить, с самолетом какой же компании это случилось и где… «ТВА»? В Калькутте?

– Я невольно подумала, что сталось бы с Сэмом, если бы вы с Сарой летели на этом самолете.

Кэсл успел все-таки вспомнить про аварию.

– Но это же было в Бангладеш, мама. Почему, скажи на милость, мы должны были на нем лететь?..

– Ты же служишь в Форин-офисе. Тебя могут послать куда угодно.

– О нет, не могут. Я прикован к моему столу в Лондоне, мама. Да и потом, ты отлично знаешь, что мы назначили тебя опекуншей Сэма, если что-то с нами случится.

– Я же старая женщина, мне скоро девяносто.

– Да нет уж, восемьдесят пять, мама.

– Каждую неделю читаю, что какая-нибудь пожилая женщина погибает в автобусной аварии.

– Но ты же не ездишь на автобусе.

– Не вижу оснований возводить это в принцип и не ездить на автобусе.

– Если что-то случится с тобой, можешь не сомневаться: мы назначим на твое место человека надежного.

– Может оказаться слишком поздно. Несчастья случаются и одновременно – надо быть к этому готовым. Ну, а что касается Сэма… тут ведь есть особые проблемы.

– Ты, очевидно, имеешь в виду цвет его кожи.

– Ты ведь не сможешь оформить ему опеку через канцлерский суд. Многие из заседающих там судей – твой отец всегда, это говорил – расисты. А потом… тебе никогда не приходило в голову, мой дорогой, что, если все мы умрем, могут ведь оказаться люди… там… которые могут востребовать его?

– У Сары нет родителей.