— Я бы с радостью, — сказал он, — но я тут у Шарон. Помнишь, подружка Сары. Она сидит у меня между ног, отсасывает, щекочет языком уздечку, лижет яйца, и в любую секунду я могу спустить, тогда я узнаю, глотает она или сплёвывает.

Приглушённый женский голос что-то говорит, потом более отчётливо просит его заткнуться. Дэйв кричит в телефон, я убираю трубку от уха. Не надо быть физиком-ядерщиком, чтобы догадаться: она укусила его за перец. Он просит её выпустить, мол, он просто пошутил. Она говорит, скажи, что я не отсасываю у тебя.

— Я пошутил, — говорит он мне. — Шарон на кухне, жарит бекон и яйца. Не могу нормально думать. У меня сейчас хуй от порошка стоит колом, и эта подруга от него охуевает.

Он снова кричит, ещё громче, я слышу её голос, мол, всё, можешь кончать в одиночестве. Хлопает дверь.

— Н-да, с чувством юмора проблемы.

Я стоически сижу и пытаюсь не заржать.

— Ты ещё тут?

Говорю ему, что пора завязывать с коксом. Что у него будут проблемы и с башкой, и с деньгами.

— Ты прям, как моя бывшая, — говорит он. — Я звонил не проконсультироваться насчёт наркозависимости, я хотел спросить, ты чего вечером делаешь? У Бареси день рождения, он на вечер заказал стриптизёршу.

Бареси дрочила. Его старик драл с нас деньги со своим мороженым, продавал половину порции за 99 шиллингов. Бареси Младший унаследовал бизнес и, наверно, тоже наживается на детях, как отец, который получил своё имя в честь итальянского бандита. Я говорю Дэйву, что надо кое-что уладить в Хиллингтоне. Если хочет, может поехать со мной, в грузовой части фургона, поможет разгрузиться.

— А в чём тема?

Выступление в пользу скинхеда, умершего от рака, я ставлю панк, а Альфонсо — ска, в дороге — кокс, чтобы нормально доехать и настроиться.

— Да иди ты на хуй, — говорит он, сплёвывая. — Вот уж чего мне не хочется, так это провести субботний вечер в пабе, набитом жалкими мудаками, сидящими и размышляющими о смерти. Я пойду на стриптизёршу. Бареси может и мудак, но он местный, и он нашёл девушку со спецуслугами.

Линия начинает трещать и забивает голос Дэйва.

— Ладно, надо идти. Пойду поболтаю с Шарон. Попробую подмазаться.

Телефон замолкает, я готовлю сэндвичи, ем их на диване и проваливаюсь в сон, проигрыватель нежно потрескивает на заднем плане, за окном на магистрали постоянно громыхают машины. Отлично высыпаюсь, и в шесть уже встал, готов выстреливаться, впереди нагруженный вечер. Звоню заказать такси и обнаруживаю, что не повесил трубку как надо, так что Дэйв не мог нормально звонить весь день. Дельта Карз прибывает точка в точку, водитель — болтливый парень с недетским пузом и двумя фотографиями на зеркале, парни-близнецы, сидящие с Дедом Морозом, и девочка-блондинка с плюшевым мишкой, все три ребёнка излучают солнечные улыбки, счастье так и льётся. Близнецы похожи, это значит, они однояйцевые, и у них всё впереди, будущее наполнено возможностями, лишь бы ничего не пошло плохо; и на секунду я теряю контроль и тону в тёмном озере расплавленного жира, мой мертворожденный брат, засунутый в печь, его хрупкие кости и слепые глаза превращаются в пепел в печи крематория, и я никогда не узнаю, были ли мы похожи, были ли мы однояйцевые. Но бесполезно размышлять о том, что могло бы быть, и я возвращаюсь на землю.

Водитель останавливается перед домом Альфонсо, я расплачиваюсь, выхожу на дорожку и стучусь в дверь. Свет погашен. Никто не отвечает. Я ещё пытаюсь достучаться, заглядываю в окно, замечаю, что Пэриш ещё не приехала, значит, нет ни фургона, ни моих синглов. Интересно, может, я опоздал, но вроде они точно говорили в семь. Может, вчера? Нет, точно в субботу. Может, Альфонсо выиграл в лотерею и уебал куда-нибудь.