Из подъехавшего мощного джипа высадились еще трое парней в камуфляже и принялись подцеплять мотоциклы к заднему форкопфу. Восемь мотоциклов они поставили на колеса боками вместе, образовав две платформы, остальные положили сверху. Уехали. В деревне стало так тихо, будто ее внезапно накрыло ватное покрывало. Дед Селиван Федотович, вытянув шею, и хозяйка дома с разоренным огородом, приставив козырьком руку ко лбу, смотрели вслед исчезнувшим «мстителям», прислушивались к тишине и молчали, потрясенные развязкой драмы. Потом в некоторых домах деревни стали робко открываться двери, появились первые жители, прятавшиеся до этих пор по домам. Где‑то закричал петух, ему откликнулся второй, третий. Жизнь продолжалась, жизнь села российской глубинки, неторопливая и спокойная, не приемлющая шума и космических скоростей, отвергающая суетливость и нервозность, жестокость и страх.
— Ах, черт! — спохватился Крутов, вспомнив, что хотел отобрать у мотохулиганов средства на ремонт автомобиля Селивана Федотовича. Но тот, поняв, о чем идет речь, замахал руками и перекрестился:
— Упаси меня Господь брать у этих варнаков мзду, чай, не скудаюсь
, сам управлюсь с ремонтом. А тебе, паря, спасибо за помощь, очень нам понравилось, как ты прилобанил этого пузатого бардадыма. Может, в гости зайдешь? Моя хата скраю, старуха стол накроет.
— Благодарю за предложение, отец, но пора и мне ехать домой. Желаю здоровья всем.
Крутов сел в машину и выехал из деревни. Из оврага справа поднимались в небо клубы дыма, там горели мотоциклы байкеров, но Егор не стал останавливаться. К этому моторизованному племени пофигистов он жалости не испытывал.
ДЕРЕВНЯ КОВАЛИ
КРУТОВ
Шел седьмой час вечера, когда Крутов свернул со Смоленской трассы, проехал Летошники, Гостиловку, пересек железнодорожные пути и остановил машину на площади у Жуковского вокзала. Не потому, что захотел полюбоваться архитектурными красотами райцентра, а потому, что ему пришлось остановиться: Жуковка встретила его странной молчаливой демонстрацией, в которой участвовало по меньшей мере пятьсот человек.
Процессия, ведомая седым мужчиной с траурным крепом на рукаве пиджака, медленно двигалась по дороге, собирая любопытных ребятишек и женщин. Пара милиционеров наблюдала за ней издали, но регулировать движение не пыталась. На лицах молодых ребят было написано молчаливое сочувствие и понимание.
Крутов выбрался из кабины, подошел к негустой толпе у вокзала, наблюдавшей за процессией, и тихо обратился к пожилой женщине со скорбными глазами:
— Что случилось, мать? Что за шествие?
Женщина не ответила, словно не услышала вопроса, зато ее соседка, старуха лет семидесяти, осенявшая себя торопливыми крестами, обернулась к майору:
— Второй раз идут, мил человек. Первый в мае прошли, когда девочку‑восьмиклассницу подружки убили.
— Так это похороны?
— Какие похороны — «черный марш», как говорят, против… этой… разгульности… преступленности…
— Разгула преступности? — догадался Крутов.
— Ее, ее, — закивала старуха, снова начиная креститься.
Крутов продолжил расспросы и в результате узнал, что причиной марша стало убийство девятнадцатилетнего парня, приехавшего к родителям после окончания первого курса Брянского машиностроительного института.
Евгений Сергачев отмечал с друзьями успешную сдачу сессии возле Жуковского дома отдыха, на берегу Десны, когда к ним подошли четверо накачанных парней с бейсбольными битами. Завязалась ссора, драка.
«Спортсмены» похитили Сергачева и увезли с собой. Мучили, истязали его пять дней, пока не забили до смерти. Ни за что, из спортивного интереса.
Труп аккуратно закопали.
Убийц удалось поймать: четверых молодых парней, неплохих кстати спортсменовфутболистов, в возрасте от восемнадцати до двадцати лет, и молодую женщину, оказавшуюся вожаком банды. |