— Право, ничего не понимаю. — Меклен Францевич в очередной раз вынырнул из транса, в котором он пребывал, наблюдая за моими потугами, и, сосредоточенно помассировав переносицу, пробормотал: — Очень и очень странно, Виталий Родионович. Ваши тонкие оболочки реагируют как положено, но любые попытки осознанного манипулирования ими словно чем-то блокируются. Не понимаю. Может, продемонстрируете еще раз процесс ускорения?

— Меклен Францевич, мы уже пришли к выводу, что эта техника действует исключительно потому, что ускорение для меня это неосознанное действие, на уровне рефлексов. Я не могу его жестко контролировать, — проворчал я и, случайно взглянув в окно, хмыкнул: — К тому же боюсь, что время наших экспериментов подошло к концу. Если не ошибаюсь, мы подъезжаем к конечной точке нашего маршрута.

— Ох… как не вовремя. Да еще и обед пропустили! — вздохнул Грац, разводя руками. — Ладно. Давайте собираться, но учтите, молодой человек, так просто вы не отделаетесь. Сегодня же я телефонирую своему коллеге с философского факультета, и мы займемся вашими заблокированными способностями всерьез.

Я улыбнулся и поднял руки вверх, «сдаюсь», мол. Профессор с его просто-таки феноменальной тягой к решению всяческих загадок мне откровенно импонировал, и лишать его возможности поломать голову над моими гипотетическими заблокированными способностями мне не хотелось. Да и самому стало интересно, что из всего этого может получиться, чего уж тут скрывать?

— Вот и договорились. А сейчас я пойду собираться, а вы, Виталий Родионович, как приведете себя в порядок, зайдите в мое купе, сделайте одолжение. А то знаете, я хоть и люблю путешествовать налегке, но Свенельд собрал такую посылку в университет из своих находок, что одному, боюсь, мне с ней не совладать.

Нищему собраться — только подпоясаться… Или как-то так. М-да. А ведь здесь я, действительно, нищий, да еще и бомж в прямом смысле этого слова. Я глянул в зеркало и невольно усмехнулся. Ага. Хорош бомж! В «визитке», котелке и лаковых штиблетах. Да, еще пальто из шерсти, типа кашемира. Ох-ре-неть.

Столичный вокзал встретил нас шумом толпы, свистом перепускных клапанов многочисленных паровозов и поднимающимся к стеклянному куполу над перронами паром. Грохочут массивные тележки, управляемые рослыми усатыми носильщиками, тявкает маленькая наглая собачонка какой-то дородной дамы, дефилирующей по перрону с грацией гиппопотама, под ручку с не менее внушительным господином. Опа, а вот это интересно! Не успели мы с профессором выйти из вагона, как начались приключения. Я в этот момент как раз принимал из рук проводника в отутюженной форме и белоснежных перчатках тяжеленный чемодан Меклена Францевича и поэтому только краем глаза заметил какое-то движение рядом с профессором. Чемодан тут же был аккуратно водружен на коляску проходящего мимо носильщика, а рука дернулась в сторону ввинчивающегося в толпу субчика в кургузой клетчатой куртке невнятно-желтого цвета.

— Ай! Пусти! Чего вчепился?! — завизжал паренек, едва я ухватил его за химок. — Пусти, а не то…

— Не то что? — усмехнулся я, выуживая из кармана неудачливого воришки бумажник профессора. Начавшие скапливаться вокруг нас зеваки с любопытством пялились на нежданное представление. А парень продолжал орать как резаный, требуя вернуть ему «его» бумажник. Тут же нарисовалась еще троица парней постарше. Протолкавшись сквозь толпу, один из них хмуро на меня взглянул и лениво процедил:

— Ты бы отпустил мальца, дядя. Заодно и лопатничек ему вернул бы. А то нехорошо получается.

— Нехорошо? А это точно его лопатник? — ухмыльнулся я.

Стоящий рядом со мной профессор вдруг расхохотался.