— Ну, Виталий Родионович, такого я от вас не ожидал. Нет, никак не ожидал! — в очередной раз покачал головой князь, приехавший к Смольяниным буквально через полчаса после того, как я вернулся из театра, и теперь расхаживающий по моей гостиной с каким-то удивленно-злым видом. Ментал вокруг Телепнева бурлил, а цвета, в которые окрашивались его тонкие оболочки, наводили на мысли о суициде. — Как вас только угораздило попасть в такой переплет, а? Хотя… именно с вами, по-моему, может происходить и не такое.

Кажется, «сиятельство» начал успокаиваться. Вон и бордово-черные оттенки оболочек сменяются куда более светлыми и ровными цветами. Не ангельское сияние, конечно, но и в дрожь от него не бросает, уже хорошо.

— Ладно, Виталий Родионович. Сделанного не воротишь… — вздохнул князь, присаживаясь на диван. Тут же нарисовавшаяся рядом Лада поставила перед ним поднос с небольшим чайником, окруженным различными молочниками, сахарницами и конфетницами. Телепнев с подозрением окинул взглядом угощение и недоуменно хмыкнул. Да уж, о том, что глава Особой канцелярии обожает кофе, по-моему, знает вся столица, а тут такой облом!

— Уж извините, Владимир Стоянович, но в этом доме после десяти вечера о кофии даже я не смею заикнуться, — развожу руками. А что делать, если Лада действительно втихую проводит такую политику. Сам видел, как она, в своей заботе о здоровье моей бренной тушки, не прошедшей пока курс здешней медицины, ровно в десять вечера вылила в канализацию недопитый и забытый мною в кабинете кофе.

— Что ж, может, оно и к лучшему. Супруга моя тоже с сей пагубной привычкой борется по мере сил. Да только все без толку. — Телепнев нехотя пригубил чай и, отставив чашку подальше, вернулся к теме хольмганга. — Виталий Родионович, хоть поделитесь, с кем биться собрались, а то по городу столько слухов бродит, и все разные. Чему верить и не знаешь.

Ага, как же! Наверняка ведь к утреннему приезду в присутствие князя уже будет ждать на столе обстоятельный доклад: кто, с кем, где, когда и как. Да только будет это завтра, а знать ему хочется уже сейчас.

— С десятником Плесковского полка, боярином Головой.

— Так-так-так. — Князь нахмурился. — Может, Государева Плесковского полка?

— Ну да, — кивнул я.

— Час от часу не легче. Виталий Родионович, что вам мешало набить мор… э-э… повздорить с какими-нибудь другими офицерами? — всплеснул руками князь. — И я, дурак старый, удовольствовался лишь словами Ратьши и проверить сих господ не удосужился.

— Да в чем дело, Владимир Стоянович? — Я действительно не понял, с чего князь вдруг так разволновался.

— Понимаете, друг мой… — медленно проговорил князь. — Есть в нашей армии такое негласное деление, что ли… на старую службу и новую. Повелось так, когда предок государя нашего велел боярам всех имеющихся у них боевых холопов передать ему в полки и самим исполчаться по новому указу сам-один. А чтобы не было местнических споров о том, кому надлежит быть воеводою у тех бояр, сам стал во главе их полков, отчего и прозвано было войско Государевым. В то же время над собранными в полки холопами государь поставил своих личных бояр, кои уделы малые по его воле держали. Из них-то и выросла новая армия, или, как стали их позже называть, полки новой службы. Так они и существуют по сию пору. Правда, старой службы, то есть государевых полков у нас ныне всего четыре наберется, но гонору в них боярского да местнического… В общем, готовьтесь, Виталий Родионович. Коли сослуживцы того десятника сочтут, что вы весь Государев Плесковский полк оскорбили, каждый день станете в круг выходить, пока в полку офицеры не переведутся или вы сами в сыру-землю не ляжете.