— Не тверди одно и то же, Кэт. Это ничего не доказывает.

Она вырвалась из его объятий.

— А что с деньгами?

— С деньгами? Ты имеешь в виду Джона? Сдается мне, что он взял, сколько ему было нужно.

— Как? Во всяком случае, не с нашего личного счета, я не подписывала ему ни одного чека. А ведь у него не было времени, чтобы снять крупную сумму со счета фирмы.

— Ты никогда не была столь искушенной в финансовых делах. — Он отдавал себе отчет в том, что ведет себя как сопляк, но был уже не в состоянии удержаться.

— Уж я как-нибудь не дам себя в обиду. — Кэт говорила с холодной жестокостью, наполнившей его ужасом. «Девять лет, — осознал он внезапно, — это изрядный кусок времени».

— Джон может взять столько денег, сколько захочет. Для этого ему достаточно зайти в первый попавшийся банк. По всей вероятности, через несколько дней мы получим от него письмо.

— С просьбой о милостыне?

Бретон не был уверен, когда именно начался этот кошмар, но чувствовал, как он охватывает его со всех сторон. «Кэт, — молил он в душе, — почему ты не можешь быть такой, какой я хотел бы видеть тебя?»

А тем временем Кэт беспокойно сновала по комнате, брала в руки разные мелкие предметы, а потом бросала их. Бретон ходил за ней в надежде, что настроение того единственного послеполуденного времени в венецианском колорите будет каким-то чудесным образом восстановлено. Но Кэт отказывалась от разговоров на какие-либо темы, кроме мотивов столь внезапного ухода Джона, его теперешнего места пребывания и планов на будущее. Он чувствовал, что должен пойти на все и попытаться добиться ее просто силой своей любви, так, как тогда, сразу после прибытия, тем более что, по всей вероятности, тому своему успеху он был обязан тем, что одинокую, усталую и не удовлетворенную чувственно Кэт охватила растерянность.

Он вышел в сад и с удивлением констатировал, что солнце уже касается горизонта — каждая минута тянулась невыносимо долго, зато часы летели очень быстро. Ему стало холодно; медленно распространяющиеся краски ночи уже проглядывались на восточной части неба, где метеориты выныривали и исчезали, как лемминги. Их вид снова вызвал у него неясное ощущение страха. Провести еще одну одинокую ночь под этим большим небом — это превышало его возможности.

Он поспешно вернулся в дом и захлопнул за собой дверь. Кэт стояла в почти темной столовой у эркера и смотрела на деревья в октябрьских красках. Она даже не оглянулась, когда он вошел. Он приблизился к ней, крепко схватил ее за плечи и спрятал лицо в ее волосах.

— Кэт, — сказал он с отчаянием, — мы слишком много говорим. Мы нужны друг другу, но мы ничего не делаем, только говорим.

Кэт, казалось, одеревенела.

— Прошу тебя, оставь меня в покое.

— Но, Кэт… — Он повернул ее к себе.

— Я хочу, чтобы ты наконец оставил меня в покое.

— Но я говорю о нас. Помнишь…

— Это было нечто совершенно другое. — Она вырвалась из его рук.

— Почему? — спросил он. — Потому что Джон не может нам помешать? И это отбило вкус?

Кэт ударила его по лицу, и почти сразу же Джек вернул ей удар, почувствовав, как ее зубы ранят фаланги его пальцев. Этот двойной удар отозвался громким эхом в пустой комнате, но его заглушила буря, взорвавшаяся в его голове.

— С меня хватит, — сказала Кэт, — Убирайся из этого дома.

— Ты ничего не понимаешь, — пробормотал он, а его разум буквально замер. — Это мой дом, а ты моя жена.

— Понимаю.

Кэт повернулась на каблуках и вышла из комнаты.