— В субботу путешествия возбраняются, — заметил Фаддей.

— Прежде нас это не беспокоило, — возразил ему Андрей.

— Это достаточно справедливо, однако, — размышлял Матфей. — Что нас подобрал один из стражей веры. Принял нас… за что-то.

— Теперь он уже погребен, — сказал Петр. — Обязательно должен быть погребен. Где-то. Бог знает где.

Андрей откашлялся и произнес:

— Мы поступили плохо.

— Я поступил плохо, — простонал Петр. — Помоги мне, Господи! Прости меня за…

— О, довольно об этом! — резко оборвал его Фома. — Сколько можно об одном и том же?!

— Мы все виноваты, — сказал Варфоломей, — но он знал, как мы себя поведем, знал, с самого начала знал.

— Я думаю, все, что мы должны делать, это ждать указаний, — предложил Филипп. — То есть ждать до воскресенья. В субботу ничего предпринимать не следует.

— Ну где же эти двое?! — воскликнул Петр. — Что там с ними могло случиться?

Иоанн и Иаков-меньший, очень усталые, вернулись незадолго до полуночи. Были объятия, слезы, благодарственные молитвы, а потом они рассказали, как все происходило. Остальные слушали с пристальным вниманием. Иоанн спросил:

— Что у нас на ужин? Мы умираем с голоду.

— Вода. Немного черствого хлеба, — ответил другой Иаков.

— Поблизости бродят две тощих курицы, — сказал Иаков-меньший. — Я вижу, тут есть старый ржавый котелок. Почему бы нам не приготовить тушеную курятину?

— Суббота. Закон Моисея, — остановил его Петр.

Здесь Иоанн заговорил своим громовым голосом, который всегда так плохо сочетался с его крепкой, но казавшейся хрупкой фигурой:

— Проклятье! Вы что, так скоро все забыли?! Суббота для человека, а не человек для субботы! Неужели среди вас нет ни одного мужественного человека?! Какими христианами вы станете — теперь, когда его больше не будет рядом с вами?!

— Что это за слово ты сейчас произнес? — спросил Варфоломей. — По звучанию похоже на латинское.

— Само собой вырвалось, — ответил Иоанн. — Должны же мы как-то называться. Так кто свернет этим курицам шеи?

— С этим делом хорошо справляется Матфей, а я сварю их, — предложил другой Иаков.

Теперь они начали осознавать, что обстоятельства действительно изменились. Фома, разгрызая мягкий конец косточки, сказал:

— Выходит, придется нам привыкать, друзья. Действовать без подсказки. Смешно, но этот ужин можно было бы назвать началом нового пути, которым мы пойдем.

— Пока мы не можем считать, что он нас покинул, — заметил Иаков-меньший. — Сами увидите.

— Да, сперва я должен увидеть, — сказал Фома. — Пока не увижу — не поверю.

Петухи громко возвестили начало воскресенья, или дня Йом Ришон. Петр их криков будто не слышал. Казалось, что после субботы, греховно проведенной ими за сбором хвороста, стиркой одежды и приготовлением ужина из тощей курицы, все были готовы бросить вызов прошлому. Как заявил Фаддей (которого они вообще-то не считали выдающимся мыслителем), глупо было говорить, что новый день начинается на закате. День в это время заканчивается. Начинается день на рассвете. Петухи громко прокричали о наступлении воскресенья.