— Мне знаком этот голос. Послушайте. Вот что он сказал: «Глупая, почему ты ищешь живых в том месте, где покоятся мертвые? Иисус воскрес. Иди и скажи его ученикам, что он уже отправился в Галилею. Они увидят его там».

Иаков-меньший удовлетворенно кивнул, затем с улыбкой обратился к троим священникам и римлянам:

— Можете войти, если хотите. Всем добро пожаловать. Потом у нас будет неспешная беседа о надувательстве.

Некоторое время трое священников, с мертвенно-бледными лицами, не могли вымолвить ни слова. В склепе не было никого. В склепе было пусто. Ничего, кроме пряного запаха. Римляне ненадолго зашли внутрь и вышли мрачные, озадаченные и несколько напуганные. Командир произнес:

— Вы уверены? Вы абсолютно уверены? Это, должно быть, произошло в те два часа, когда меня здесь не было.

— Здесь ничего не происходило, господин, клянусь. Клянусь Геркулесом, клянусь Кастором и Поллуксом, что…

— Да, да… Что вы, конечно, всю ночь не спали и не сходили с этого места.

— Так точно, господин. Мы ведь получили строгие указания. Здесь никого не было. Клянусь Минервой, Венерой и всеми богами, господин.

— Тогда кто отодвинул камень? Должен же был кто-то его передвигать. Причем — дважды.

Все молчали.

— Мне это совсем не нравится. — Командир оглядел стражников. — А вы уверены, что кому-то из вас не вздумалось заняться игрой, чтобы скоротать время?

— Да разве мы посмели бы, господин? — сказал покрытый шрамами ветеран. — Мы ведь, как он сказал, получили указания. И эти трое еврейских жрецов все время были здесь, вместе с нами. Они-то не похожи на тех, кто стал бы играть.

— Это то, что я назвал бы необъяснимым случаем, — заключил старший командир.

— Можно тебя на два слова? — спросил Зара, жестом приглашая его отойти в сторону.

— У тебя, кажется, есть объяснение этому, господин? Хорошо, пойдем.

Зара и римлянин отошли к стоявшей поблизости смоковнице, которая была разбита молнией или еще чем-то и потому почти не давала тени.

— Полагаю, ты согласишься, — начал Зара, — что нам не нужны сплетни и слухи, которые пойдут по городу.

— Я сам не прочь немножко посудачить, господин. Но я тебя понимаю. Не дело поощрять суеверных людей.

— Вот именно. Поэтому объяснение будет только одно. Ночью пришли его последователи, отодвинули камень, унесли тело, а камень поставили на прежнее место.

— Но почему они решили вернуть на место камень, господин? Я хочу сказать, это вроде того, как будто лошадь украли, а дверь конюшни…

— Чтобы не было подозрений. Чтобы у них было время скрыться — без криков «держи!» за спиной. Ты понимаешь меня?

— Дай подумать, однако, — сказал командир, который не отличался особой сообразительностью. — Никто не приходил. Я всегда выставляю часовых с двух сторон. Нет, не пойму я что-то, ты уж прости меня, господин.

— На часовых ночью напали. В темноте. Люди, которые бесшумно к ним подкрались. Их было двенадцать, нет — одиннадцать. И люди очень сильные. Напали и оглушили.

— Ага, теперь понимаю, — задумчиво произнес командир, потирая свой подбородок, за ночь покрывшийся щетиной. — Это, однако, будет кое-чего стоить.

— Это будет много стоить. Очень, очень много. Но, полагаю, казначей Храма сможет заплатить, сколько бы это ни стоило. Конечно, показания должны быть даны под присягой и заверены подписью. Это не какая-нибудь болтовня. Должно быть и предупреждение о наказании за лжесвидетельство, и некоторые подлинные…

— Следы нападения? Ну что ж… — Командир повернулся кругом и, улыбаясь, посмотрел на учеников Иисуса.