— Теперь все чужие. Каждый встречный — чужой, — заметил Матфей.

— Уж постараемся быть осторожными. Хотелось бы взять с собой немного денег, если у нас еще осталось что-то.

— Немного найдется, — ответил Иоанн, который теперь стал в некотором роде казначеем.

Петр неловко изобразил своей правой рукой благословение. Жест у него получился несознательно — сверху вниз, поперек, снова поперек — фигура с четырьмя углами, построенная тремя движениями. Что-то таинственное.

— С вами Бог и Его благословенный Сын. И душа, принадлежащая им обоим.

Шестьдесят фарлонгов от Иерусалима, если им повезет… Трижды по двадцать, как снова стали говорить многие, приходя в приподнятое состояние духа, когда заново открыли, что у них, оказывается, двадцать цифр. Усталый Фома ковылял, опираясь на посох, сделанный из ветки оливкового дерева. Обращаясь к Матфею, лицо которого сильно раскраснелось (поскольку некоторая полнота его, еще сохранявшаяся, давала о себе знать), Фома заметил:

— Едва ли кто будет нас теперь преследовать. Думаю, мы в безопасности.

— Ты уверен в этом?

— Я этого не говорил. Я сказал — «думаю». Глупо в чем-то быть уверенным.

Еле волоча ноги, они прошли еще шагов двадцать. Птицы насвистывали то, чему они научились в первой части книги Бытия и что не могли изменить ни грехопадение, ни пророки, ни искупление грехов. Солнце, огромный сгусток огня, удаленный от Земли на многие-многие десятки и сотни фарлонгов, двигалось с покорностью, которая, казалось, находилась в полном противоречии с беспощадным жаром его палящих лучей.

— Вера — хорошее слово, да. И надеюсь, что у меня ее ничуть не меньше, чем у моего спутника. Но Бог дал нам глаза и уши. Да и пальцы тоже. Скажи ты мне, что это луна над нами, думаешь, я тебе поверю?

— Ты веришь, что за нами никто не гонится?

— Да, пожалуй, ты мог бы сказать, что я в это верю.

— Надеюсь, вы позволите мне составить вам компанию, — вдруг произнес незнакомый голос. — Нам по пути.

— Быть этого не может! — в страхе оборачиваясь, крикнул Фома. — Откуда ты взялся?! Отойди, сатана, или кто бы ты ни был!

Лицо незнакомца скрывал глубоко надвинутый капюшон. Ладони его из-за длинных рукавов видны не были, но на ногах можно было разглядеть новую обувь. Матфей спросил:

— Идешь из Иерусалима?

— Да, оттуда. Можем мы поговорить? Когда я к вам присоединился, вы что-то обсуждали. Могу я узнать, о чем шел разговор?

— Да, присоединился. Лучше объясни-ка нам, откуда ты явился. — Фома несколько смущенно перекрестил его. — Ага, был за тем деревом. Отдыхал там, да?

Незнакомец доброжелательно усмехнулся. Матфей сказал:

— Если идешь из Иерусалима, разговор может быть только об одном.

— Осторожней, осторожней, Матфей! — прорычал Фома.

— Ну ясно, что об Иисусе из Назарета, о его распятии, о том, как он…

— Ради Христа, будь осторожен! — выкрикнул Фома и готов был теперь откусить себе за это язык.

— Ради Христа, — повторил незнакомец. — Вы изъясняетесь, как некоторые из римлян. Мне приходилось слышать, как они говорят, когда играют в кости, — клянутся Юпитером, Юноной, Меркурием.