Я вздыхаю, подношу ему зажженную спичку и сам закуриваю. Паганини с явным удовольствием затягивается и вместо благодарности чуть ли не рычит:
— Перепутали мне все на свете, а теперь "говори"! Чтобы сказать, я должен был быть ночью на месте происшествия.
— Я тоже там не был.
— Браво! Поздравляю с рационализацией — пропускать осмотр места происшествия!
— Какой еще тебе осмотр! Люди подумали, что это несчастный случай, и отвезли человека прямо в больницу.
— А тебе кто мешает представить это как несчастный случай?
— Никто ие мешает. Кроме моего педантизма. Врожденный порок. Что поделаешь!
— Браво! — повторяет врач.
Это "браво”, употребляемое по поводу и без повода, — единственная острота в репертуаре Паганини. Он жадно посасывает сигарету и добавляет:
— Видишь ли, милый, я тоже педант и не могу дать тебе точное заключение, когда не имею даже представления о том, в каком положении лежало тело.
— Ладно. Переходи к фактам.
— По всему выходит, что человек умер от сердечного приступа. Но поскольку ты, как я чувствую, ищешь другое, должен тебе сказать, что алкоголь навряд ли был причиной этого приступа: количество мастики, разлившейся по рубахе и жилетке покойного, во много раз превышает количество выпитой им…
Судебный врач замолкает и многозначительно смотрит на меня.
— Ну и?.. — Терпеть не могу пауз и прочих драматических эффектов.
— Приступ мог произойти и вне связи с поглощением алкоголя, — замечает равнодушно доктор.
— Понятно, — киваю. — Встретился с каким-нибудь знакомым, услышал от него страшную историю и рухнул на тротуар. Но зачем нужно было обливать его мастикой? Может быть, чтобы привести его в чувство после того, как довели до приступа?
— Кто, что, зачем… Это твои проблемы.
— Да, но сейчас твоя очередь говорить.
— Говорить-то я могу— говорить нетрудно. Плохо только, что доказать ничего нельзя…
Паганини затянулся в последней раз и ловко швырнул окурок в открытое окно.
— А именно? — попытался я спровоцировать его. У меня было явное ощущение, что этот человек затягивает разговор не без умысла. Как выяснилось, я был прав.
— Куда ты спрятал сигареты? — спросил Паганини с таким недовольством, словно это касалось его сигарет, а не моих.
Вытаскиваю со вздохом пачку, одариваю старого друга и снова возвращаю его к теме беседы:
— Ну давай же, рассуждай дальше.
— Кое-какие детали заставляют меня допустить, что смерть могла наступить и вследствие удара электрическим током…
Паганини с наслаждением затягивается и смотрит на меня со сдержанным самодовольством. Это его сюрприз. Когда он растягивает разговор, это бывает не только для того, чтобы вытянуть из меня еще одну сигарету, но и с целью преподнести сюрприз.
— Какие детали ты имеешь в виду? — спрашиваю. — Ты обнаружил электрические знаки? Если был удар током, должны быть электрические знаки.
— Видишь ли… Электрических знаков нет… Но это еще не исключает версии… Особенно при такой тонкой коже, как у нашего пациента.
— Электрический ток… Посреди улицы… — вслух размышляю я.
— А что тут такого? Все возможно, — отзывается Паганини. — Встретил его этот, со своей страшной историей… Сказал "здравствуй", и в темноте вместо руки подал ему оголенный кабель…
— Браво, — бормочу я в стиле собеседника и быстро покидаю его уютное учреждение. |