На этом и порешили.

Глава 7

НЕЛЕГКО БЫТЬ ВОЛШЕБНИКОМ

Вэл пошел проводить Сузи – она жила с родителями – и вернулся ко мне. Домой не мог: хозяйка студенческих меблированных комнат не разрешала ночных возвращений.

– Половина четвертого. Лондон спит. И нам три‑четыре часика соснуть можно, – сказал он, укладываясь у меня на диване, и заснул с детской неприхотливостью.

А я не спал. Голова кружилась от грандиозности открытия, пожалуй самого удивительного со времен Коперника. Сколько гипотез было высказано о связи с внеземными цивилизациями, сколько симпозиумов состоялось, сколько статей написано! И вот такая цивилизация рядом с нами, невидимая, неощутимая, в чем‑то превосходящая нас, в чем‑то нам уступающая, бесконечно чужая и чуждая нам форма разумной, разумной, разумной жизни. Пусть контакт и неповторим, если она уйдет – а уйдет она непременно, – но уже одно соприкосновение с ней открыло нам еще одну тайну Вселенной. Конечно, Ньютон, скажем прямо, был счастливее нас: он мог доказать свое открытие. А сможем ли мы?

Сможем.

Я вспоминаю о «соответствующем импульсе». Если, приняв его от меня, энергополе невидимок со скоростью света передаст его аналогичному полю в любом месте планеты, любой избранный мною материальный объект распадется на атомы, причем энергия распада будет отброшена в сопредельное временное пространство. Так по крайней мере объясняла мне Сузи. А на доступном мне языке понятий это значит, что объект исчезнет без шума и вспышек, без всяких там излучений и взрывных волн, просто исчезнет, как стакан, прикрытый цилиндром фокусника. Хотя бы на день, на час я становлюсь человеком, который мог творить чудеса. Сказка Уэллса превращается в быль. Я не буду размениваться на мелочи – выращивать на улице розовые кусты, печатать фальшивые ассигнации или отливать на кухне золотые бруски. Я размахнусь по глобусу, прекращу любую войну и любой террор, заставлю уйти в отставку любое преступное правительство. За несколько минут любая военная хунта отправится в ад или сдастся на милость народа. За несколько минут невинно осужденный выйдет на свободу из любого застенка…

Я разбушевался в мечтах, как школьник, нагромождая в уме сказку за сказкой, пока спасительный сон не избавил меня от постыдного возвращения к действительности. Сон под утро тревожный и хрупкий, полный странных видений, словно повторяющих что‑то забытое в твоей жизни.

Я иду в каменном ущелье будто вымерших улиц. Одинокие черные тени в подъездах с неопределенным человеческим обликом. Прохожих нет. Стекол в окнах тоже нет – одни пустые глазницы. Может быть, это улицы из фильмов о разрушенных войной городах?

Улицы сужаются, оборачиваясь переулками и проходными дворами, и я знаю, что где‑то неподалеку меня ждет тупик, из которого уже нет выхода.

Это – ворота, похожие на вход в автомобильный гараж. Они медленно раскрываются, выпуская навстречу мне что‑то неопределенное и рыхлое, как медуза. А может быть, это новая форма разумной жизни?

«Почему?» – спрашивает она и не договаривает.

«Почему?»

«Почему?»

Я просыпаюсь и сажусь на постели, опустив босые ноги на пол. Должно быть, еще рано, в комнате света мало, и только на освещенном экране телевизора легко читается тот же вопрос:

«Почему?»

А вслед уже бегут слова, договаривающие сон:

«Почему у тебя несколько жизней?»

Я даже протер глаза, чтобы убедиться в том, что не сплю. Экран ждал ответа.

А что я мог ответить на этот, мягко говоря, странный вопрос?

– У меня одна жизнь.

«Две. Ты одновременно был в двух пространственно‑временных мирах. Ночью и днем. Лежал не двигаясь и двигался в пространственных границах, какие вы называете улицами».