Стал Давлят по вечерам вести длинные разговоры всё больше с прежними голоштанниками и, после разговора с Юсуфом, сыном Абдуллы, зашёл вечерком к Хайдару опять выспрашивать насчёт прошлого его батрачества. Хайдар и на этот раз стойко отвёрг искушение. И хотя прошёл месяц, и никого больше Давлят не трогал, уже после первого собрания поняли старики, что спокойной жизни с этим председателем не будет.

Принялся Давлят налаживать хозяйство. Выхлопотал в районе специального учётчика, разбил колхозников на бригады, ввёл учёт и сам работал, как вол, на удивление колхозникам. Был он человек холостой, не здешний, собственного хозяйства не имел и всё своё время мог посвящать колхозу.

Была у Давлята одна страсть: любил он утречком, на рассвете, поохотиться, пострелять кекликов, фазанов, зайцев, а то и джайранов. Было у него старое шомпольное ружьишко, а стрелял он хорошо – за хорошую стрельбу получил в Красной Армии часы. Больше всего любил охоту на крупного зверя, стрелял без промаха кабанов, хотя и не кушал кабаньего мяса. Потому, когда однажды, вернувшись с поля, Давлят не застал в хоне ружья, он потерял сразу и обычное веселье и аппетит. Ружьё пропало бесследно. Он напрасно выпытывал дехкан, известил даже районную милицию – украденного ружья не нашли.

Как-то после неприятного события в хону к Давляту зашёл незнакомый дехканин, сторож с хлопкового завода в Курган-Тепа, с завёрнутой в тряпку двустволкой. Один из мастеров, работавших на заводе, уезжал в Россию и продавал охотничье ружьё. Нужны деньги, потому продаёт всего за семьсот рублей, хотя ружьё совсем новое. Сторож слышал от знакомого милиционера, что председатель «Красного Октября» ищет ружьё. Вот и пришёл предложить: такая оказия бывает раз в десять лет, а то и реже.

Давлят осмотрел новенькую централку и долго вертел в руках, не в состоянии от неё оторваться. Он с досадой вспомнил, что совсем недавно у него было семьсот рублей. Чёрт его удосужил одолжить из них пятьдесят червонцев трём колхозникам: Хайдару Раджебову, Мелику Абдукадырову и старику Азимову. У Хайдара подохли два барана, Мелик выдавал замуж младшую дочь, а у Азимова в Сталинабаде заболел тифом сын, и старику не на что было выехать. Все просили взаймы, а случаи выдались такие, что отказать было нельзя. Осмотрев ружьё, Давлят подумал с отчаянием, что осталось у него всего двадцать червонцев. Нужно было ещё пятьдесят. Раздобыть такую сумму в кишлаке не было никакой надежды. Он всё же попросил дехканина подождать и решил сбегать к должникам.

Старика Азимова он не застал дома. Не застал и Хайдара. У Мелика денег не оказалось. Свадьба дочери выпотрошила его вконец. Он твёрдо обещал вернуть деньги через месяц. Возвращаясь, Давлят зашёл ещё к двум-трём зажиточным дехканам и попробовал попросить взаймы, но все в один голос ссылались на тяжёлые времена и божились, что нет у них за душой ни одного червонца. Подходя уже к дому, Давлят вспомнил, что в колхозной кассе лежит сто двадцать червонцев (…если бы взять оттуда пятьдесят, через месяц можно бы было их вернуть…), – но тотчас же отогнал от себя опасную мысль. Дехканин, дожидавшийся у входа в хону, вертел в руках новенькое ружьё. Давлят хотел уже сказать, что ружьё он, к сожалению, купить не может, но тут же подумал: ведь по колхозу никаких расходов в ближайший месяц не предполагается… если поторопить должников, смогут, пожалуй, вернуть и раньше… Он попросил дехканина подождать, зашёл в хону, достал из потайного места кассу, отсчитал пятьдесят червонцев, прибавил к ним двадцать своих, вынес деньги дехканину и с колотящимся сердцем взял ружьё.

Два дня спустя, вечером, Давлят сидел у себя и любовно разбирал новую двустволку, когда к нему в хону зашли Шохобдин Касымов и Ниаз Хасанов. Давлят с удивлением отложил ружьё и спросил гостей о цели их визита. Гости ответили, что зашли просто так, потолковать. Ниаз длинно и витиевато заговорил о преимуществах колхоза, о том, как все дехкане убедились воочию, что другой жизни, кроме колхозной, для них нет; как всё было плохо при старом председателе, Рахимшахе и как пошло всё хорошо со времени назначения нового: нет больше того, чтобы один работал, а другой лежал вверх животом, всему своё место и свой учёт.