– Вот ерунда какая, – услышала она улыбку.

– Нет, не ерунда! Не ерунда! Думаешь, мне легко? Я и так на сколько лет состарилась! Ты вон как был, так и остался, прям Вечный Жид какой‑то. А мне что делать? Я же тебе нравиться хочу. Не по старой памяти, а вживую, чтоб ты просто хотел меня!

Она осеклась. Раскаленная кровь хлестнула по щекам изнутри так, что они чуть не лопнули; чуть глаза не вылетели, как пробки. Грубо, как ты грубо! Совсем шалавой стала, Аська! Ой, грубо! Ты же с Симагиным!

– Я хочу тебя, – негромко ответил он. Она обмерла, потом ее снова заколотило.

– Все в твоей власти, – сказала она почти шепотом. – Можешь делать со мной что угодно, в любой последовательности. Ужин, потом я. Я, потом ужин.

– Трудный был сегодня день, – сказал он, чуть поразмыслив. – Я ужасно вымотался. Очень хочется прилечь.

– Пойдем, – сразу сказала она. – Отдыхай. Я… – засмеялась тихонько и удовлетворенно, – я свежие простыни постелила, наволочки, всё… Только давай никакой свет не будем зажигать, даже свечи, хорошо?

– Почему?

– Я стесняюсь… – беспомощно призналась она. – Столько лет прошло, Андрюша, я… Ты помнишь меня ту?

Он только усмехнулся.

– Вот представь. И все. Давай так сегодня.

– Хорошо, Асенька. Хорошо.

И не увидел, как я для него оделась, мельком сообразила она. Жалко. Он бы одобрил. Ну ничего. Не в последний раз. Не в последний раз. Не в последний раз. Она твердила это, будто заклинание – так, как до этого уже почти двое суток твердила: Антон жив, Антон жив… Не в последний раз. Сдергивая покрывало, потом одеяло откидывая… Не в последний раз. Неловкими стремительными извивами, как из куколки бабочка, выдергиваясь из облегающего платья… Не в последний раз. Казалось, она в первый раз – но не в последний раз! – раздевается для мужчины с тех давних пор, как Симагин перестал быть рядом. Ничего не было. Вообще ничего. Жизни не было.

И так страшно не понравиться ему…

– Ася. Асенька моя. Ты нежная. Добрая. Самая нежная и самая добрая…

– Нет… Нет, Андрей.

– Самая красивая. Самая ласковая. Самая чуткая и самая чистая.

– Нет. Ради Бога, не требуй так много, я не могу.

– Ты лучше всех. Ты умница. Ты светлячок в ночи.

– Господи, Андрюшенька, ну что ты… Родной мой, не надо…

– Ты мое солнце.

– Ну зачем это опять, зачем? Нет!

– Ты моя земля. Ты мой воздух.

Она захлебывалась. Дыхания не хватало, и уже почти не было слов – только клекот в гортани и рвущийся стон.

– Ну что же ты делаешь?! Милый мой, родненький, любимый, не говори так, прости, я не смогу! Прости! Андрюша, ну правда! Ну отодрал бы бабу попросту! А это не под силу! Не требуй так! Я не смогу! Я боюсь! Я БОЛЬШЕ НЕ ХОЧУ ТЕБЯ ПРЕДАВАТЬ!!!

– Ты звезды. Ты деревья. Ты ветер.

Она закричала, забилась под ним, царапая ему спину.

– Да! Да!! Да, да, да, да, да!

А когда Ася уснула, он осторожно откинул одеяло и встал.

Было совсем тихо, проспект внизу опустел и замер. И было совсем темно. Только едва заметное серебристое свечение легким туманом стояло у окна, возносясь к потолку и кидая на него смутно светлое пятно – отсвет уличных фонарей. Симагин отчетливо видел, как разгладилось Асино лицо, стало юным, почти девчачьим. Она улыбалась во сне. Девочка. Маленькая моя девочка.

Не одеваясь, он сел к столу, положил голову лицом на уложенные на стол кулаки, закрыл глаза и начал работать.