— Что?..

Я указал головой на мистера Андерсона и повторил:

— Да, сэр.

Питер немного подумал, потом улыбнулся и повторил:

— Да, сэр.

Управляющий холодно посмотрел на него и продолжил:

— Мы здесь не поощряем римско-католическую церковь. Вы не должны петь гимны и читать библию вместе с нами. Оставайтесь в спальне, пока утренние молитвы не закончатся. Не пытайтесь обжиться: надеюсь, долго вы здесь не задержитесь, — он наклонился вперед, и костяшки его пальцев на столе ярко забелели в сумерках. — Пока вы здесь, помните: есть только одно правило, — тут он помолчал, потом громко и четко проговорил: — Делайте. То. Что. Вам. Говорят, — он снова встал. — Все понятно?

Питер взглянул на меня. Я едва заметно кивнул.

— Да, сэр, — хором сказали мы.

Иногда мы с Питером читали мысли друг друга. Если я думал за двоих.

Затем нас проводили в кабинет кастелянши. Это была незамужняя женщина средних лет. До сих пор помню ее рот с опущенными уголками и потухшие глаза в окружении глубоких теней. Никогда нельзя было понять, о чем она думает. Казалось, у нее всегда плохое настроение — даже если она улыбалась, что случалось крайне редко, уголки рта все равно оставались опущены.

Нам пришлось целую вечность стоять перед ее столом. Вначале она заводила дела на нас с Питером, потом велела раздеться. Мой брат отнесся к этому спокойно, а мне было неловко. Кроме того, я боялся, что у меня случится эрекция. Конечно, в кастелянше не было совершенно ничего сексуального. Но ведь заранее не знаешь, когда это с тобой случится! Кастелянша осмотрела нас обоих в поисках особых примет, потом принялась искать в волосах гнид. Ничего не нашла, но сказала, что волосы у нас слишком длинные, и придется их постричь. Потом короткие толстые пальцы, от которых во рту было горько, как от антисептика, ощупали наши десны и зубы. Как будто мы были животными, которых привезли на рынок.

Я хорошо помню, как мы шли в ванную. Раздетые, со стопками сложенной одежды в руках, спотыкаясь от тычков в спину. Не знаю, где в этот день были другие дети. Наверное, в школе. Но я рад, что нас никто не видел. Это было унизительно. В большую цинковую ванну налили шесть дюймов едва теплой воды. Мы сели в ванну вдвоем и тщательно намылились карболовым мылом под пристальным взглядом кастелянши. Больше в Дине я никогда не делил ванну всего с одним человеком. Все мылись раз в неделю, в одну ванну садилось четыре человека, а воды полагалось столько же. В тот день нам очень повезло.

Спальня мальчиков находилась в восточном крыле, на втором этаже. Ряды кроватей стояли вдоль противоположных стен длинного зала. В его торцах были высокие арочные окна, а в наружной стене прорублены меньшие, четырехугольные. Когда пришла весна, спальню заполнило яркое, теплое солнце. Но сейчас комната казалась очень мрачной. Нам с Питером выделили кровати, стоявшие рядом в дальнем конце спальни. Пока мы шли между кроватями, я заметил, что все они аккуратно заправлены, и в ногах каждой лежит небольшой джутовый мешок. Между нашими кроватями стоял чемодан, а поверх него лежали два мешка — для нас с Питером. Ни тумбочек, ни комодов здесь не было. Как я вскоре выяснил, иметь личные вещи — и сохранять связь с прошлым — здесь считалось нежелательным.

Мистер Андерсон зашел в спальню вслед за нами.

— Можете переложить вещи из чемодана в мешки, — сообщил он. — Эти мешки должны все время находиться в ногах ваших кроватей. Понятно?

— Да, сэр.

Кто-то аккуратно сложил все наши вещи. Я отделил свою одежду от вещей Питера и заполнил мешки. Питер какое-то время сидел на кровати, рассматривая единственную вещь, которая осталась от отца — альбом с сигаретными пачками.