– Попробуй заниматься не собой, а самой сущностью проблемы, – устало говорил Мэтью. – Перестань мучиться из-за мотивов своего поступка. Со временем ты все равно к ним вернешься, но сейчас оставь их, ради Бога, в покое.

И Людвиг занялся самой сутью проблемы. И тут же с некоторым стыдом осознал, что в лихорадочной возне вокруг мотивов почти забыл о цели. Он вспомнил о войне. Как молитву, пересказал свое отношение к ней, но Мэтью промолчал. Людвиг говорил о несправедливости, о жестоком отношении человека к человеку, о деяниях, в которых нельзя соучаствовать. Перед ним все было как на ладони и так очевидно, что при этом даже стремление к высокой нравственности показалось легкомысленным личным желанием.

– Ну что, пришел к каким-нибудь выводам? – спросил Мэтью.

– Пожалуй, нет, – ответил он. – Такой способ не совсем годится. Чего-то здесь недостает.

– Как же тогда быть?

И тогда Людвиг почувствовал: единственное, что ему осталось, – это тихая, бескорыстная и лишенная всяких предубеждений потребность дать свидетельские показания. Даже не борьба за свою точку зрения, ну разве что в том смысле, в каком свидетель принимает участие в борьбе. И раз такая потребность существует, она сама по себе требует однозначного и обоснованного действия. Здесь предчувствовалось то самое чудесное избавление от хаоса побуждений. Таков уж мир, поэтому человек не может поступить иначе.

– Наконец я понял! – вскричал он.

– Что именно?

– Таков уж мир, поэтому человек не может поступить иначе, – повторил он вслух свою мысль. – Я некоторым образом вернулся к началу?

– Не совсем.

– Наверное, все же я думаю именно о себе. Думаю о том, каким стану в будущем. Наверняка не вполне достойным, если сейчас уклонюсь от испытаний. Но в таком случае я оказываюсь простым собирателем острых ощущений.

– Мне кажется, тут иное.

– Я не могу разглядеть, зрение почему-то подводит.

– Нас всех зрение подводит, – сказал Мэтью.

Это исходит не от меня самого, думал Людвиг, а из самой сути вопроса, и поэтому такое чистое. Но Мэтью прав. Почему это должно исходить из решения и быть связанным со мной? Какова связь? Мэтью, когда он задал ему этот вопрос, ответил не сразу.

– Ну, всю аргументацию можно вывести из вопроса.

– Значит, мы все-таки возвращаемся к началу?

– Нет. А если и возвращаемся, то с определенными различиями.

– Какими различиями?

– Перед нами два совершенно очевидных пункта.

– И их надо… как-то друг с другом связать? Я тоже так чувствую. Но возможно, это просто психология.

– А что не есть психология?

– Или чистый эгоизм, или…

– Бог жил бы здесь, если бы существовал.

– Где?

– Внутри твоих связей.

– А если Бога нет, значит, нет и связей?

– Его нет, но твои аргументы не лишены основания.

– Значит, есть связи?

– Можно сопоставить две вещи.

– Просто сопоставить?

– Очень просто.

После этих слов, так как часы показывали четыре утра, оба отправились спать. На следующий день Мэтью вернулся в Лондон.

Дождь прекратился. Серебристая полоса исчезла, и стальная поверхность океана с той минуты, как закончился дождь, стала еще более тяжелой. Людвиг подумал об Оксфорде, и ему стало так больно, что слезы застелили глаза. Он не взял в дорогу никаких книг, первый раз оказался без книг. Пожертвовал чем-то огромным, чем-то бесконечно личным, чего никогда уже больше не вернет назад. Может быть, в будущем сегодняшний Людвиг будет ему ненавистен, Людвиг, который принес эту жертву.