|
Думал об ином – что он, собственно, не дал Людвигу ответа на его принципиальные вопросы. Разве произнесенные слова можно было считать ответом? Нет смысла обращаться с этим к Каору. Он только бы рассмеялся и предложил чашку чаю. Людвигу этого знать не надо. Он отправился в путь, и этим все сказано. Мэтью чувствовал, что был бы рад находиться рядом с ним хотя бы даже в роли зрителя. И тут к нему с невероятной остротой вернулось воспоминание о Красной площади, он вновь увидел, как тот человек, благородный русский, вдруг останавливается и идет к демонстрантам, и пожимает им руки, тем самым, быть может, перечеркивая свою жизнь. Не достаточно ли признать таких людей героями и следовать их примеру, не спрашивая почему? Никогда, увы, он не узнает мнения Каору и никогда не сможет взглянуть на мир глазами Каору. Добрые сами из себя рождают добро, что для обыкновенных людей всегда будет оставаться тайной. Он вздохнул, понимая, что сам никогда не станет героем, никогда не обретет истинного знания. Для него нет ни трудной, ни легкой дороги. До конца дней своих он останется человеком, довольствующимся рюмочкой хорошего вина. Мэтью посмотрел на часы и направился в сторону бара.
Гостиная Виллы выглядела очаровательно. Миссис Монкли постаралась, целый день чистила и полировала, так что теперь все блестело и сияло. По центру каминной полки расположилась кремовая ваза династии Сун, которую Мэтью преподнес им на свадьбу. По полу разбросаны пухленькие диванные подушечки, на тот случай, если гости начнут валиться с ног. Множество ламп мягко освещает зал. А снаружи уже темно. На столе – десятки бутылок, возле них искрятся десятки стаканчиков. Наступил тот миг затишья перед шумным вечером, когда хозяин и хозяйка, взирая на свое милое гнездышко, сами себе удивляются: что за глупость пришла им в голову – взять и пригласить каких-то гостей? Гарс был в темном костюме из ворсистого твида. Волосы подстрижены и ухожены. Грейс – в переливчато-синем. Тайский шелк. Красивая пара. Гарс выглядел внушительно рядом со своей ослепительной миниатюрной женушкой. – Кисюня, какая ты у меня красивая! – Просто новое платье. – Вот именно. Желаю, чтобы все, что носишь, было новым. Мне хочется знать, что это я тебя сотворил, не далее как вчера. – Так и есть. – И ты не сожалеешь? – А ты? Я ведь могу оказаться твоим Франкенштейном. – Ты счастье, которому я не позволил пройти мимо и забрал его себе. – И не считаешь своим долгом жить в лишениях, в бедности? – Нисколько. – И не скорбишь, что мы богатые? – Нет. – И согласен, что жить счастливо – это лучшее занятие в жизни? – Несомненно. Раздался звонок. Появились первые гости. – Привез маму и Остина на Кьеркегоре, – сообщил сразу в дверях Патрик. – Привет вам, голубки. – Грейс, детка, – поцеловал ее Остин. – Остин, дорогой… – Мэвис приедет позже. – О, у вас новые занавески, – восхитилась Клер. – Братец твой как вырос! – заметил Гарс. – Не дразни его! – Ваша мужская троица смотрится прекрасно, – сказала Клер. – Да, мы все хороши собой, – поддакнул Остин. – Мы красавцы. Вся наша семья. Патрик, блондинистый, розовощекий, высокий, ростом под сто девяносто, дружески толкнул своего зятя. Клер теперь была коротко подстрижена. Выглядела она свежо и молодо. Так же как и Остин, со своими густыми золотистыми кудрями, ниспадающими на воротник. Очков он теперь не носил. Контактные линзы делали его неотразимым. Снова прозвучал звонок, и нанятый швейцар пошел открывать. |
