— Будь так любезна, — сказала она громко и отчетливо, — прикрыть свою маленькую детскую развратную задницу.

И со стуком захлопнула дверь.

Наступило молчание — всеобщее, упорное, длившееся, казалось, лет тридцать. Я состарился, умер, родился вновь, полдюжины раз перебрал времена года и в уме предавал Эль Лобо, дона Луиса Альвареса, Панчо, Мигеля, а также губернатора Байя Калифорния в руки испанской инквизиции. С полсотни раз я беззвучно прочищал горло. Наконец оно повиновалось.

— Кхм… Дженни, — начал я.

— Питер Шофилд, — сказала она спокойно, — пытаясь мне что-то сказать сейчас, ты рискуешь получить в суде девяносто лет выплаты мне содержания — каждый месяц и точно в срок.

Она расхаживала рядом с кроватью, бросая взгляды в сторону ванной комнаты. На девятом или десятом повороте и спустя три минуты после того, как она шлепнула Бонни по заду, она подошла к двери.

— Я бы для вечернего приема могла одеться быстрее.

Три секунды спустя дверь ванной комнаты приоткрылась на пару дюймов. Дженни отступила. Дверь приоткрылась шире, Бонни бочком устремилась к выходу. Она была полностью одета. Глаза ее покраснели, губы дрожали. Мне было жаль ее, и я хотел подмигнуть ободряюще, но боялся, что Дженни увидит. Понурив голову, она открыла дверь и вышла.

Не меньше минуты спина Дженни держалась прямо. Потом плечи ее начали опускаться и обмякать. Она медленно повернулась, лицо ее было сумрачным и жалким. Неловко ступила, удержала себя, потом рухнула в кресло и начала молотить по ручке — сильно и методично — крепко сжатым кулачком.

— О-о! — простонала она, с трудом подавляя слезы. — О, черт, черт бы набрал весь этот поганый мир!

Потом она заплакала.

Это была одна из тех домашних ситуаций, в которых единственное, что может сделать нормальный американский мужчина, это лежать, не шевелясь и не открывая рта. Я старался выдерживать это, как мог, но, в конце концов, дал трещину. Не очень широкую, небольшую. Следя одним глазом за Дженни и двигаясь с великой осторожностью, я перебрался по кровати туда, откуда мог дотянуться до телефона. Я снял трубку, и очень скоро кто-то ответил. Я назвал свое имя и номер комнаты.

— Си, сеньор? — ответил парень.

— Принеси бутылку выпивки, — сказал я.

— Си, какой именно, сеньор?

— Какая, к черту, разница?

Я положил трубку. Немного погодя Дженни встала из кресла и пошла в ванную. Я остался лежать. Я посмотрел рядом с собой, туда, где сумасшедшая Золотая Девушка по-воровски лежала со своим стилетом. Я чувствовал, как у меня стягивает место, где засыхала кровь, и подумал, что надо хотя бы вытереть ее, но потом решил оставить так. Это было все, что я мог предъявить в качестве свидетельских показаний в свою защиту. Хотелось бы, чтобы крови было немного побольше. Я взял нож и подумал, а не сделать ли свидетельство в пользу защиты более убедительным, потом отверг эту затею, как несерьезную. Бросил нож на кровать рядом с собой, и как раз в это время Дженни вышла из ванной комнаты.

Она умылась, поправила прическу и выглядела очень неплохо. Все еще как недавняя рана, чувствительная, но чистая, свежая и здоровая. Она избегала смотреть прямо в глаза, но время от времени бросала взгляд в моем направлении. Вскоре она открыла сумочку, порылась в ней, что-то достала и подошла к кровати.

— Вот, — сказала она. — Есть пакет первой помощи.

Она протянула мне таблетку, и я взял ее.

— Спасибо, — сказал я.

Она, в общем-то, не хотела пойти дальше этого, но ее выучка медицинской сестры не позволяла оставить меня без помощи.