|
Это я хорошо понимаю. Когда долго торчишь на месте, волей-неволей запоминаешь расположение аномалий, так что на обратном пути можешь проверить, не выскочило ли что интересное. Примерно через час Молчун вдруг поднял руку — и Сидор тут же замер. Молчун указал вправо, мы свернули. — Чего? — уже на ходу лениво спросил Сидор. — Кабаны. Беспокоятся. Лучше обойти. — А… это верно. Кабаны как-то беспокойно себя ведут. — По-моему, они и должны беспокойно себя вести, – рискнул вставить я. — Ну, это само собой, — покивал Сидор. — Но на этой неделе какие-то они очень уж нервные… — Кто-то дразнит… — буркнул Молчун. И затих — то ли считал, что уже все сказал, то ли собирался с мыслями, прежде чем изречь еще словечко- другое. — Ух, гляди! — Сидор указал на рощицу в стороне от нашего маршрута. Над молодыми деревцами возвышался старый клен, усохший, без листьев, голые ветки образовали изломанный узор на розовом фоне заката. Я, конечно, не уверен, что закат именно розовый, но все так говорят. Местность здесь была лесистая, но мы как раз поднялись на широкий пригорок, и низкое вечернее солнце било в глаза; пришлось прикрыть их рукой и прищуриться, чтоб разглядеть, куда показывает сталкер. Сперва я не понял, что привлекло его внимание, потом заметил темные пятна в мозаике черных ветвей старого клена. Одно побольше, другое поменьше. Странные такие пятна, сейчас, если глядеть против солнца, похожи на кляксы, округлые, с вытянутыми изогнутыми подтеками. Мы, не сговариваясь, свернули к дереву. Едва спустились с холма и оказались в тени, сразу стало лучше видно. Сидор присвистнул, Молчун не издал ни звука, но и на его малоподвижном лице отразилось удивление, я же произнес несколько слов — из тех, за которые мне бы крепко влетело в детстве. Было, от чего удивиться. На ветвях висели два неподвижных тела — человек и слепая собака. Мы остановились под деревом. Меня больше занимал человек — он висел, зацепившись за корявые сучья черной курткой, в сторону торчала тощая нога в белой кроссовке, штанина задралась, обнажая исцарапанную голень. Похоже, покойник не своей волей очутился в ветвях, все выглядело так, как если бы его закинули и парень влетел в колючий лабиринт, обдирая одежду и получая ссадины. Толстые ветви под телом заляпала кровь, давно уже подсохшая. А спутников моих больше заинтересовала собака. — Вроде из Дуськиной стаи, — сказал Сидор, — хотя кто их разберет, рыжих. Слепой пес висел, наколотый на острый сук, как жук на булавку, лапы раскорячены, голова и хвост безвольно свешиваются. — Полоса черная, — заметил Молчун. Вдоль тощего рыжего бока мутанта действительно шла черная полоса. Должно быть, по таким полосам отличали местную породу. — Что за Дуська? — спросил я. — Вечером увидишь. Молчун, сколько они не являлись? Три дня? Или уже четыре? — Четыре. — Ну вот, — заключил Сидор, — нынче будет спектакль. — Спектакль? — Я удивился, но тон сталкера был мирный, будничный. Он говорил скорее о развлечении, чем о каких-то неприятностях. |
