– Чем могу служить, гражданин? – услыхал я сдержанно‑холодный голос.

Гражданин. Ну да, Новый Крым уже лет десять как заслужил право на имперское гражданство. Потому что уже давным‑давно у нас не было никаких беспорядков. Да, имели порой место несчастные случаи с патрулями... но это ж, как говорится, единичные примеры, исключения, подтверждающие правило. И далеко, далеко не все планеты в ближайших и дальних окрестностях пользовались этой привилегией. На Бете Ворона до сих пор осадное положение, на Сигме Колесницы только‑только режим смягчили до “частичного поражения в правах”. Оттуда тоже возьмут в армию... но, говорят, такие ребята долго не живут. Попадают почему‑то в самые горячие места. Зато уж те, кто себя показал, – они да, они карьеру сделают.

– Желаю... э‑э‑э... добровольно выражаю желание вступить... э... в ряды доблестных имперских вооружённых сил, – стараясь, чтобы это прозвучало не слишком по‑идиотски, сказал я.

Глаза госпожи обер‑лейтенанта я разглядел только сейчас. Красивые глаза. Большие глаза, серые, правда, чуть холодноватые. Больше, чем у Дальки.

Госпожа обер‑лейтенант чуть склонила голову набок, молча и с удивлением меня рассматривая. С брезгливым таким изумлением, словно я произнёс в её дамском присутствии совершенно непозволительные слова. Не знаю, что уж она там себе подумала, – но из‑за стола она соизволила встать, подошла ко мне вплотную, пристально взглянула на меня снизу вверх. Очень так хорошо снизу вверх, но при том я ни секунды не сомневался, что меня, если надо, в момент завяжут тройным морским скользящим узлом, причём я даже пикнуть не успею.

Не самая приятная уверенность, можете мне поверить.

– А почему бы тебе не пойти и просто не утопиться в вашем замечательном море, гражданин? – вдруг спокойно сказала она. – Ты сберёг бы имперской казне немало марок, гражданин.

Признаюсь честно, от таких её слов я, как бы это выразиться, обалдел. Не нашёлся даже, что сказать. Хлопал глазами, словно рыба‑весталка, и молчал.

Госпожа обер‑лейтенант обошла меня кругом, при этом лицо её выражало такое презрение, словно перед ней оказалась целая куча, пардон, китовых экскрементов, ну, песчано‑мелководного кита, как все понимают. Земноводного то есть.

– Ходят тут всякие, – тоном заправской торговки с нашего Привоза сообщила мне госпожа обер‑лейтенант. Точнее, не мне, а раскорячившему крылья на стене Орлу‑с‑Венком‑и‑Солнцем. – Ни мозгов, ни характера, ни, на худой конец, просто мускулатуры! А имперский паёк все хотят. И что у меня за работа – с такими исключительными ослами дело иметь?..

Наверное, после этих слов ожидалось, что от стыда мои бедные уши покраснеют, почернеют, засохнут, свернутся в трубочки, отвалятся и улетят по ветру, а сам я елико возможно быстро очищу помещение, закрыв за собой дверь с той стороны.

Однако я помещение не очищал. Глазами хлопал, что правда, то правда, краснел – тоже верно, но всё‑таки не уходил.

Обер‑лейтенант выждала, наверное, целых две или три минуты. Потом раздражённо, с грохотом выдернула ящик, с отвращением швырнула на стол красную, белую и жёлтую формы.

– Заполняй, – процедила она сквозь зубы. – Заполняй, а я стану рассказывать, что тебя ждёт, гражданин. Как‑никак, мне за это Империя деньги платит.

Я принялся за дело, а госпожа обер‑лейтенант в это время мерила комнату шагами, методичным неживым голосом повествуя об ужасах, что ждут меня, окажись я настолько глуп, что таки решусь пойти на службу Его Императорского Величества. Можно было подумать, что бедняжке приходится повторять это по двадцать раз на дню, хотя я точно знал, что за все годы с Нового Крыма завербовалось всего пять человек.