Не помню, с чего все началось, однако разговор у нас зашел о том, как женщинам приходилось рожать детей в прежние времена: как болезненно это было в отсутствие анестезии и как высока была смертность среди младенцев и матерей. О том, к каким последствиям для младенца могли привести трудные роды, в особенности если мать при них погибала, а ребенку всю жизнь предстояло прожить с мыслью о том, что он повинен в смерти собственной матери. Именно с этого момента во мне и начала вызревать некая идея, ставшая впоследствии основой сюжета «Внутренних демонов».

Танцевать Лина перестала, однако полностью работу не бросила — устроилась на должность помощника балетмейстера в театре «Беллевю». Это означало, что в дневные часы я по-прежнему оставался наедине с Ироникой и мог сосредоточиться на работе над новым романом, параллельно ухаживая за дочкой. То есть практически так же, как в период написания «Внешних демонов», продолжалось некое творческое сотрудничество отца и дочери, благодаря которому наша близость росла.

Вероятно, Лина подспудно чувствовала, что в нашем мире для нее места нет. В один прекрасный день она заявила мне, что я замкнулся и отдалился от нее и что мое чрезмерное увлечение новой работой вызывает серьезные опасения. Что именно я пишу, она не знала — это было нашей с Ироникой тайной, — однако, по ее словам, жена не могла не отметить происходящих во мне перемен. Сам я ничего такого за собой не замечал и потому не мог ее понять. Рукопись же между тем росла день ото дня, и ко мне возвращалась моя прежняя вера в собственный творческий потенциал. Я забыл все свои честолюбивые планы, связанные с написанием романа «Приглашаем в наш клуб», и испытывал истинную эйфорию, наблюдая за тем, как стремительно увеличивается количество страниц «Внутренних демонов». Так что, возможно, Лина была права, и, когда дневная норма оказывалась выполненной, я выглядел несколько отстраненным и изнуренным. Лина хотела пораньше уйти в декретный отпуск, однако я отговорил ее, ссылаясь на то, что это может неблагоприятно сказаться на ее карьере. Не то чтобы я не мог работать в ее присутствии — просто меня вполне устраивал заведенный порядок, когда я отводил Иронику в детский сад и забирал ее оттуда. Мне также доставляло немалое удовольствие играть с ней, когда девочка не могла найти себе занятие. Лина испытывала своего рода чувство зависти по поводу нашей близости, как будто мы что-то скрывали от нее. Нередко случалось, что за обедом мы с Ироникой перебрасывались понимающими взглядами, и это приводило мать в настоящее бешенство. Каюсь, иногда мы злоупотребляли подобной игрой, и меня нимало не заботило, как это может отразиться на Лине.

Тем временем живот у супруги рос, и я внимательно следил за всеми происходящими с ней в физическом плане изменениями. Когда Лина носила Иронику, я был слишком занят на своих халтурах, зарабатывая на кусок хлеба для семьи, но теперь мог всецело сосредоточиться на своих наблюдениях. Кроме умиления, испытываемого в процессе изучения развития беременности жены, мной руководил еще один важный мотив: для новой книги было крайне важно, чтобы я хорошо разбирался во всех деталях протекания беременности и родов. Быть может, временами я перегибал палку и становился слишком назойлив, ибо однажды вечером в постели, когда я по обыкновению гладил ее живот и бедра, Лина довольно резко заявила, что ей было бы куда приятнее, если бы я разговаривал с ней, глядя в лицо, а не на прочие части тела.

Через несколько дней произошло то, чего Лина никогда так и не сумела мне простить до конца.

Ироника с самого утра капризничала, наотрез отказываясь идти в детский сад.