— В этом он вас убедил?

— Нет, мадам. Из своего детства он припоминает лишь драгоценные крохи. Он никогда не называл себя иным именем, только Шарль Рапскеллер. За него выступали другие люди.

— И кто же они?

— К сожалению, им чрезвычайно не повезло, мадам, — они умерли. Безвременно скончались. Одного из них звали месье Кретьен Леблан — его вы тоже, возможно, помните.

Еще одно имя, залетевшее из прошлого. Она склоняет голову, словно в попытке укрыться.

— Поскольку этому молодому человеку самому, по-видимому, угрожает опасность, мы сочли целесообразным представить его вам. Единственно ради его блага. Если вы с уверенностью заявите, что он не Луи Шарль, герцог Нормандский… что ж, в таком случае вы, возможно, окажете юноше неоценимую услугу: спасете ему жизнь.

Так он взывает к ее широко известному милосердию. Хитрый ход, если не считать, что в выражении лица герцогини сейчас нет и капли милосердия.

— Полагаю, бессмысленно, месье, утверждать нечто столь очевидное. Как вы помните, мой брат погиб.

— Пожалуй, — соглашается Видок. — Так принято считать. Однако вследствие отсутствия… отсутствия тела как такового…

Маркиз резко поднимается со стула, его губы предостерегающе изгибаются. Но его опережает герцогиня.

— Эта дерзость, — произносит она тоном медленно разгорающейся ярости, — переходит все границы. Вы утверждаете, что мой брат жив. Я говорю, что он умер. Поскольку мы не можем прийти к соглашению по этому вопросу, предлагаю немедленно прекратить беседу.

В этот момент в разговор вступает человек, на которого до сих пор никто не обращал внимания.

— У тебя красивые волосы, — произносит Шарль. — Те, что видны.

Изумленная герцогиня подносит руку к своему маленькому, по английской моде, капору. На щеках у нее проступают фиолетовые пятна.

— Мои извинения, — вмешивается Видок. — Молодой человек не всегда… у него иной раз с головой не совсем…

— Подлец, — глухо стонет она. — Подлое существо.

С выражением презрения она надвигается на Шарля.

— Я уже нескольким таким, как вы, дала от ворот поворот, — шипит она. — Называющим себя именем моего дорогого брата. С превеликим удовольствием спроважу и вас.

— Надеюсь, вы не станете это делать, — отвечает Шарль. — Мы ведь только пришли.

После этого вопрос, убедит он ее в чем-то или нет, уже неуместен; можно лишь спрашивать себя, уйдет ли он отсюда живым.

— Скажите мне. — Ее голос похож на воронье карканье. — Ответьте, месье Притворщик. В какой день умер мой отец?

Вопрос не столько озадачивает его, сколько словно бы пролетает мимо. С растерянной улыбкой он поворачивается ко мне, смотрит на Видока, опять на нее.

— Ага, вы забыли? — восклицает герцогиня. — Двадцать первого января. Любой школьник, изучающий историю, мог бы поведать вам об этом. А помните ли вы, что после его смерти долго стреляли из пушек? Помните? Помните, как вы реагировали на стрельбу? А что сказала ваша тетя, помните?

Маркиз кладет руку ей на плечо.

— Дитя мое, — тихо произносит он. — Прошу вас…

— Помните, что они с матерью сделали для вас в ту ночь? То, что обычно не делали? — Черты ее лица до предела заостряются. — А может, вы сумеете припомнить день, когда собрали для меня мою переписку. Где вы сложили письма? В какой комнате? Каким образом?

Впервые за все время в глазах Шарля мелькает страх.