Однако она не могла не вслушиваться в звуки, которые окружали ее, — в крики ночных животных, шелест прошлогодних листьев в траве. Несколько раз сердце замирало у нее в груди, когда казалось, что за спиной слышит стук подков, но это были лишь отзвуки ее собственных шагов.

Когда донесся настоящий стук подков, Летти не сразу это поняла. Она почти уже добралась до поворота на дорогу к кукурузному сараю, но с ужасом осознала, что стук подков приближается быстрее, чем она может бежать.

Летти бросилась с дороги в заросли сумаха и присела там, скрытая густой листвой. Группа из пяти всадников проскакала мимо Промелькнули белые одеяния. Значит, не только они с Джонни и Шипом не сидели дома в эту ночь… Она инстинктивно пригнулась еще ниже, но всадники не остановились и скоро исчезли из вида.

Летти смогла двинуться дальше только через некоторое время. Она уже взялась за деревце, чтобы подняться, как вдруг услышала, что приближается еще один всадник. Летти замерла, неловко опираясь на одну ногу и не решаясь поставить вторую, чтобы не хрустнула ветка. Легкой рысцой всадник проехал мимо. Его шляпа была низко надвинута на лоб, а голова наклонена, как будто он к чему-то прислушивался. Было похоже, что он старается сохранять безопасное расстояние между собой и первой группой всадников.

Вскоре и этот всадник исчез в ночи, наступила тишина, пыль на дороге осела. Летти вернулась на дорогу и снова пустилась бежать, однако теперь она часто оглядывалась через плечо.

Когда Летти добралась до кукурузного сарая, грудь ее вздымалась, волосы и лицо были мокрыми. Она прислонилась спиной к одной из опор навеса и долго стояла, пытаясь отдышаться. Немного придя в себя, она нагнулась и попыталась надеть сапоги, но ноги распухли и болели, а кроме того, были совсем грязные. Недолго думая, Летти сняла с гвоздя потрепанную веревку, связала ею сапоги и перебросила через луку седла. Некоторое время она размышляла, что делать с лошадью Джонни, но потом решила, что Шип знает, где она, и пускай сам обо всем позаботится. В конце концов, он может доставить ее матери Джонни вместе с запиской.

Низко нагнувшись, чтобы не задеть навес, она выехала в ночь.

Летти никого не встретила на дороге к парому, и все-таки она испытала огромное облегчение, когда заметила блеск воды, увидела спуск к пристани и хижину паромщика среди деревьев. Когда она подъехала ближе, навстречу с лаем выскочили собаки, а из-за дома вышел человек с фонарем в руке и неспешно двинулся к ней.

— Надеюсь, я не разбудила вас? — спросила Летти, когда он приблизился. — Мне очень нужно переправиться именно сегодня.

— Нет, не разбудили, мэм. У меня заболела лошадь, и я ходил ее проведать.

Говорил он хрипло, растягивая слова, и Летти начала подозревать, что посещение заболевшего животного паромщик использовал, чтобы потихоньку выпить на конюшне. Но это не имело значения, если он был достаточно трезв, чтобы переправить ее через реку.

Летти спустилась на землю и повела лошадь к парому; паромщик пошел за ней. Он держал фонарь низко, чтобы освещать ей путь, но фонарь светил еле-еле — это была очень старая поделка из пробитой консервной банки.

Паром закачался, когда она на него ступила; Летти провела лошадь к дальнему краю парома и привязала ее к перилам, а потом отошла в противоположный угол, чтобы уравновесить платформу. Паромщик поставил фонарь на землю, отвязал веревку, которой паром был пришвартован, оттолкнулся от берега и вспрыгнул на борт. Платформа несколько осела под его весом, и вообще в этот раз паромщик показался Летти не таким худым, как раньше. Зато борода его была все такой же густой и неухоженной. Летти хотела было сказать, что он забыл фонарь, но потом решила, что он, очевидно, оставил его нарочно. Паромщик взялся за веревку и начал перебирать по ней руками, словно доставал воду из колодца.