|
Паром пришел в движение и отошел от берега. Огонек фонаря уменьшился, потом превратился в одну желтую светящуюся точку и наконец совсем исчез из вида. Плеск речной воды о паром стал громче, волны разбегалась от парома в разные стороны, улавливая и отражая тусклый свет звезд, который казался серым под черным покрывалом ночной темноты. Когда они выплыли на середину реки, у Летти возникло чувство изолированности от всего остального мира. Как будто на какое-то короткое время они оказались между двух берегов абсолютно одни, и вокруг не существует ничего, кроме неспешного бега времени и воды.
Паром остановился. Летти повернулась и удивленно посмотрела на паромщика. Он бросил веревку, выпрямился и направился к ней. Остановившись не далее чем в двух футах, он заговорил тем самым хрипловатым голосом, звучание которого Летти не могла спутать ни с каким другим. Только этот голос был способен вызвать ту жаркую и унизительную волну возбуждения, которая сейчас пробежала вдоль ее позвоночника. — Удивлены? Добродетели не положено вознаграждения, Летти знала это уже много лет. И все же казалось несправедливым — она столько сил потратила, чтобы избежать того, что этот человек от нее требовал, — но все-таки со всего размаха попала в его ловушку. — Нет, — прошептала она. — А ведь вы мне дали слово… — Скажите, зачем? Зачем вы все это делаете? — Потому что я не могу иначе. Это была правда. Он знал, что, когда вернется в хижину, ее там не будет. И он так же точно знал, где найти ее. Заставить себя не поехать к парому и не перехватить ее он не мог, как не мог перестать дышать. Воспоминания о той ночи, которую они провели вместе, зажигали его кровь, а ее непостижимая красота не давала ему покоя по ночам. Он восхищался ее умом и смелостью и хотел бы добиться ее уважения и симпатии. Но так как это было невозможно, ему хотелось прильнуть к ее губам и слушать, как стучит ее сердце в унисон с его собственным. Риск был большим, но он пошел на него, поскольку вознаграждение обещало быть еще большим. Его слова заставили Летти вздрогнуть. В них звучала категоричность, которая ей говорила еще более определенно, чем собственные чувства, что ловушка захлопнулась. Летти знала, что ей никто не поможет: паромщику, должно быть, заплатили, чтобы он оставался в постели, а в такой поздний час вряд ли кто-нибудь приедет на переправу. Река была широка и глубока, и она не умела плавать. Кое-кто, должно быть, сказал бы, что ей следует броситься в воду и избежать бесчестья, — но вряд ли тот, кому самому приходилось оказываться в подобном положении… Летти убеждала себя, что ее колебания никак не связаны с ним самим. Конечно же, нет! Слабость в ногах и сердцебиение вызваны усталостью и вполне естественным страхом — ведь он стоит так близко, а она хорошо знает его силу, его безжалостность и дерзость. Хуже всего то, что это вызывало воспоминания, о которых ей лучше было бы забыть… — Вы и в самом деле изверг! — Она хотела произнести это с презрением, но голос ее дрогнул. — Летти, я напугал вас? Это не входило в мои намерения. — А что же тогда входило в ваши намерения?! Просто появиться и предоставить мне право броситься к вам в объятия? — Это было бы прекрасно. Но нет, я отлично понимал, что мне придется сначала поймать вас. По его голосу чувствовалось, что он улыбается, но улыбки не было видно из-за темноты и этой проклятой накладной бороды, которая скрывала черты его лица. — О, вам очень весело, не правда ли? Простите, но я не вижу в этом ничего смешного. — Летти… Он поднял руку, как будто собирался прикоснуться к ней, и она отшатнулась, судорожно пытаясь придумать, что бы сказать, чтобы отвлечь его. |
