Я подошел и сел рядом. Мой взгляд случайно упал на заголовок сложенной вдвое «Таймс»: «Странный пожар в предгорье Силверлейк – найдено обгоревшее до неузнаваемости тело».

Марта сказала:

– Простите меня за ваш портрет, который я нарисовала в тот вечер, когда вы приходили к нам на ужин.

Я показал на газету.

– А вы не очень то удивились, увидев меня снова.

– Бедный Джорджи... Нет. Я не удивляюсь, что снова встретила вас. Папа говорил мне, что вы все знаете. Меня недооценивали всю мою жизнь, и мне кажется, что Мэдди и папа всегда недооценивали вас.

Я не принял ее комплимент.

– Вы знали, что сделал этот «бедный Джорджи»?

– С самого начала. Я видела, как той ночью он увез эту девчонку Шорт на своем грузовичке. Мэдди и папа думали, что я этого не знаю, но они ошибались. Только мама так ничего и не узнала. Вы его убили?

Я не ответил.

– Вы собираетесь навредить нашей семье?

Меня особо задело ее гордое «нашей».

– Пока еще не знаю, что буду делать.

– Я не виню вас за то, что вы хотите им навредить. Отец и Мэдди – страшные люди. Я и сама из кожи вон лезла, чтобы им насолить.

– Когда прислала вещи Бетти?

Ее глаза вспыхнули.

– Да. Я вырвала страницу из телефонной книги с нашим домашним номером, но я думала, что есть другие телефонные номера, которые могут вывести полицию на отца и Мэдди. У меня не хватило смелости послать наш номер. Хотя надо было. Я...

Подняв руку, я остановил ее.

– Но почему, Марта? Ты знаешь, что случилось бы, если бы полиция узнала все подробности про Джорди? Дополнительные пункты обвинения, суд, тюрьма.

– Мне было все равно. Мэдди владела тобой и отцом, у нас с мамой ничего не было. Я просто хотела, чтобы этот корабль пошел ко дну. У мамы туберкулез кожи, ей осталось всего несколько лет. Она умрет, и это так несправедливо.

– Рисунки и царапины на них. Что ты этим хотела сказать?

Марта сцепила руки и сжала их с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

– Мне было девятнадцать, и все, что я умела, – это рисовать. Я хотела, чтобы Мэдди выглядела как лесбиянка, а на последнем рисунке был изображен мой отец – его лицо вымарано. Я надеялась, что он оставил отпечатки пальцев на обороте рисунка. Мне так хотелось ему досадить.

– Потому что он касается тебя так же, как Мадлен?

– Потому что он этого не делает.

Я поежился.

– Марта, это ты позвонила в полицию и сказала про бар «Ла Берна»?

Она опустила глаза.

– Да.

– Ты разговаривала с...

– Я рассказала человеку, взявшему трубку, о моей сестре‑лесбиянке и о том, что прошлым вечером она познакомилась в «Ла Берне» с полицейским, которого зовут Баки Блайкерт, и что сегодня вечером у них свидание. Мэдди все уши про вас прожужжала, и я стала ревновать. Но я хотела оскорбить ее, а не вас.

Я вспомнил, как Ли долго отвечает на звонок, а я в это время сижу напротив; как Ли посмотрев «Рабынь из ада», после которых у него снесло крышу, едет прямиком в «Ла Берну». Я сказал:

– Марта, рассказывайте дальше.

Оглянувшись по сторонам, она вся напряглась – сомкнула колени, сжала руки в кулак и прижала их к телу.

– К нам домой пришел Ли Бланчард и сказал, что он разговаривал с женщинами в «Ла Берне» – с лесбиянками, и что они могут сообщить в полицию о связи Мадлен и Черной Орхидеи. Он также сказал, что ему надо уехать из города и что за определенную плату он готов скрыть свою информацию о Мэдди. Отец согласился и дал ему все деньги, которые были в его сейфе.