— Не может быть! Там дверь всегда открыта.

— Ну, хочешь, пойдем посмотрим.

— Хочу. — Он грубо выругался. — Пошли.

Настасья быстро нырнула в отпорочек коридора, охваченная любопытством, и, как дрянной мальчишка, стала наблюдать.

Опираясь на Катю Мышкину, студентку третьего курса, Коробов медленно перемещался в сторону лестницы, поддерживаемый своей спутницей. Катя, девушка в теле, дебелая и литая, нелепо выглядела рядом со стройной, как корабельная сосна, фигурой Ростислава.

Настя смахивала слезы, и они капали прямо в суп…

Стихи возникали как будто сами по себе. И Настя вдруг поняла, что это пишет не она, а что строки приходят сквозь пока еще безымянную душу, которая в нее вселилась.

„Матери берут энергию у детей“, — говорил Игорь. Тот же Игорь утверждал, что у нее, скорее всего, будет сын. „Нет, дочка. Только дочка. Тихая девочка Настя“. На душе стало светлее, и Анастасия уже не чувствовала себя такой несчастной.

Евгений позвонил рано. В общежитии Настя стала чистопородной „совой“, поскольку шум и грохот утихали в этом здании только к утру. Несмотря на табу — записку со спасительным словом „Сплю!“ — на дверях комнаты, вахтерша настойчиво стучала в дверь.

— Настя! К телефону!

— Сейчас-сейчас, Анна Петровна, иду!

— Ты слишком-то не спеши. Приятель твой, ну, который звонил, о-о-чень вежливый, сказал, что перезвонит через пятнадцать минут.

Настя быстро натянула джинсы и свитер.

Общежитие было пустынно, как ночной клуб ранним утром. Лифты не работали. Чертыхаясь, она спустилась по лестнице. Звонок раздался, когда она оказалась в двух шагах от аппарата.

— Алло! Кондратенко? Вот она пришла.

— Слушаю. Да, я. После обеда? Кажется, ничего… А сейчас никак нельзя? Что? Во что вы едете играть? В гольф? Но на дворе зима… A-а, под крышей. Понятно. И я. Жду. Да, в три.

Анастасия положила трубку.

— Спасибо, Анна Петровна, что позвали.

— Опять у тебя, Настя, какой-то ненормальный, — вздохнула сердобольная вахтерша. — То этот — поэт, все глаза закатывал да поверх людей смотрел, то теперь вот другой — зимой в гольфах разгуливает. Где это видано?

— Да не в гольфах, а в гольф он играет.

— А по мне все одно. — Анна Петровна сделала рукой магический жест, словно отгоняя беса.

Евгений приехал, как и обещал — ровно в три. По нему можно было сверять швейцарские часы. Настя села в машину, и спустя несколько минут они уже приближались к Марьиной Роще.

— Настя, вы не обидитесь? — Он продемонстрировал свою замечательную улыбку.

— О чем вы?

— О том, что на заднем сиденье лежит несколько нетрадиционный подарок вам на новоселье.

Она оглянулась, но увидела лишь несколько объемных пакетов.

— Что там?

— Сюрприз! — засмеялся он.

Машина затормозила у подъезда, снова заехав на край тротуара.

— Настя, вы ключи не забыли?

— Нет. — Серебристая связка звенела в морозном воздухе.

— Поднимайтесь наверх, а я сейчас.

Настя послушно вошла в подъезд.

Ключ почти бесшумно повернулся в замке, и она попала в чудесный мир, какой бывает только в сказках.

Большое зеркало в белой раме на стене в прихожей отразило ее растерянное лицо на фоне белого компактного кухонного гарнитура.

В гостиной-кабинете-будуаре Настя опустилась на угловой диван, обитый серым бархатом, и заплакала навзрыд, безудержно, сама не понимая, отчего она плачет — от счастья или от горя, от свободы или от безысходности.