|
Вдруг он встал и, схватив бумагу и перо, раздраженно бросил их в огонь. – Не следует писать дальше, – сказал он Пенрозу. – Мои мечты окончены. Бросьте мои рукописи в корзину для бумаг и не напоминайте мне никогда о моих литературных работах. – У каждого пишущего человека бывают припадки такого недоверия к себе, – ответил Пенроз. – Забудьте о вашем сочинении и велите подать себе лошадь. Свежий воздух и движение восстановят ваши силы. Ромейн слушал его рассеянно. Он повернулся к камину и смотрел на отражение своего лица в зеркале. – Я становлюсь все хуже и хуже, – задумчиво проговорил он. Это походило на правду. Лицо его осунулось, побледнело и покрылось морщинами, он ходил с трудом, словно старик. Перемена к худшему началась в нем со времени отъезда из Венжа. – Бесполезно скрывать от меня! – вдруг заговорил он, обращаясь к Пенрозу. – Я думаю, хотя вы все отрицаете это, что я ответствен в смерти мальчика. Голос его все продолжает звучать у меня в ушах, а кровь его брата на мне. Я околдован! Верите вы в ведьм, этих безжалостных старух, которые делают восковые изображения людей, обидевших их, и втыкают в них булавки, чтобы замечать, как их жертвы тают с каждым днем? Люди не верят в них, но их существование никогда не опровергалось. Он остановился, посмотрел на Пенроза и вдруг изменил тон: – Артур? Что с вами? Вы дурно спали? Что нибудь случилось? В первый раз с тех пор, как его знал Ромейн, Пенроз отвечал уклончиво: – Разве я могу спокойно слушать то, что вы говорите? Бедный мальчик умер от горячки. Должен ли я еще раз напоминать вам, что он был обязан счастьем своей жизни вам и вашей доброй жене. Ромейн смотрел на него, не обращая внимания на его слова. – Вы, конечно, не думаете, что я обманываю вас? – спросил Пенроз. – Нет, я думал совсем о другом. Я думал, в самом ли деле я так хорошо знаю вас, как мне кажется? Не ошибся ли я, что вы не честолюбивы? – Мое единственное стремление – вести достойную жизнь и быть, по мере сил, полезным другим людям. Вы довольны? Ромейн колебался. – Мне странно… – начал он. – Что странно? – Я не говорю, мне странно, что вы священник, – объяснил Ромейн, – но я только удивляюсь, как такой чистосердечный человек, как вы, вступил в Орден иезуитов. – Вспомните, что обстоятельства часто влияют на человека при выборе призвания, – сказал Пенроз. – Так было и со мной. Я из католической семьи. Вблизи нашего места жительства была иезуитская коллегия, и один их моих родственников – теперь умерший – был там преподавателем. Он замолчал и прибавил, понизив голос: – Едва выйдя из детского возраста, я перенес горе, изменившее мой характер на всю жизнь. Я искал убежища в коллегии, и с этого времени мир и терпение не покидали меня. О, друг мой, вы были бы гораздо счастливее… Он снова остановился. Участие к Ромейну могло подвигнуть его на многое, но не могло заставить забыть обещание, данное его жене. Ромейн протянул ему руку. – Извините, если я без намерения обидел вас, – произнес он. Пенроз взял протянутую руку и горячо пожал ее. Он пытался говорить, но вдруг содрогнулся, как от боли. – Мне что то нездоровится сегодня, – сказал он, – я думаю, мне будет легче, если я пройдусь по саду. Уход Пенроза усилил подозрения Ромейна. Вероятно, случилось нечто такое, чего его друг не решался сообщить ему. Он снова сел за свою конторку и попробовал читать. Время шло, никто не приходил к нему. Наконец дверь отворилась, и в комнату вошла Стелла. – Видела ты Пенроза? – спросил он. Отчуждение между мужем и женой в последнее время усилилось. Ромейн высказывал свое неудовольствие по поводу ее вмешательства в его отношения с Пенрозом с таким видом, который являлся самым тяжелым наказанием для любящей его женщины. |
