За окном падал медленный печальный снег. Небо было низкое, серое. Глеб посмотрел на часы – начало двенадцатого. Прислушался – дом словно вымер.

«Где Злата, Вербицкие?» – подумал Глеб и вспомнил, что сегодня первый день нового года. Зловещими показались ему слова Вики, которые она произнесла в мчащейся по льду «Ладе»: как встретишь год, таким он и будет…

«Нет, нет!» – старался прогнать от себя эти мысли Глеб.

Он встал, надел туфли, пиджак, пригладил рукой волосы. На солидном письменном столе лежали очки Семена Матвеевича. Глеб застонал: еще долго будут вещи напоминать о том, кого уже нет.

Он спустился по лестнице в холл. Из кухни тянуло запахом свежесваренного кофе. Он на минуту задержался, пытаясь подготовиться к встрече с мачехой, хотя в общем то не представлял, как вести себя с ней, что говорить.

– Глеб, дорогой мой, любимый! – бросилась к нему на шею Лена, осыпая поцелуями щеки, губы, глаза. – Я с тобой! Я здесь! Бедненький, золотой ты мой!..

Лицо у жены было мокрое от слез, рот пах кофе и сигаретой.

– Ты?… Откуда? – проговорил ошарашенно Глеб. – А где Злата, Николай Николаевич, Вика?

– Я одна… Садись, садись, миленький, – схватила его за руку Лена, усадила рядом и не выпускала из своих ладоней его руки. – Господи, я как узнала – ужас! И почему я не была рядом в это время?

– Так где же все? – перебил Глеб ее излияния.

– Злата Леонидовна вышла. А Вербицких я не видела… Понимаешь, утром позвонила Зинаида Савельевна, ну, жена генерала, говорит: «Сейчас приеду за тобой, собирайся…»

У меня просто все оборвалось внутри, подумала: что то случилось с тобой. А она – папа погиб… Приехала за мной с Калерией Изотовной и Родионом…

– Они здесь?

– Да здесь, здесь, у соседки… Очень хорошая женщина. – Лена замялась. – Понимаешь, они не захотели идти в этот дом. Ни в какую!

Глеб отлично понимал, почему мать и брат не желали переступить порог этого особняка. Гордость! Они всегда были такие, непримиримые…

Но то, что рядом самые близкие ему люди, как то успокаивало. Тоска одиночества, которую он ощутил при пробуждении, рассеялась.

– Хорошо, что ты приехала, – сказал Глеб, чувствуя прилив нежности к жене.

Она прижалась к нему, всхлипнула.

– Я не дала тебя будить, – утирая слезы кулачком, словно ребенок, сказала Лена. И вдруг ужаснулась: – Миленький, у тебя жуткий вид! Поешь, выпей кофе… Я приготовила…

– Какая еда! – скривился Глеб. – Кофе – еще куда ни шло…

Только он пригубил обжигающий ароматный напиток, как послышался звук открываемой двери, быстрые шаги, и на пороге появилась Копылова. Заплаканная, в черной косынке на голове.

Зинаида Савельевна говорила какие то слова сочувствия, соболезнования, и Глеб подумал, что к этому тоже надо привыкать.

– Мать с братом ждут тебя, – печально сказала Копылова. – Пойдем?

– Да да, – суетливо поднялся Глеб, забыв про кофе.

– Эх, люди, люди! – вздохнула Зинаида Савельевна, непонятно на что сетуя.

У соседки, тети Полины, в чисто прибранной и по сельски жарко натопленной комнате Глеба встретила мать. Вся в черном, высокая, стройная не по своим годам, она молча поцеловала сына в лоб, камнем положив на его сердце слова:

– Остались мы, Глебушка, без отца…

И он понял, что она до сих пор любит его.

«Господи, сколько же вынесла страданий эта женщина при жизни бати, – подумал сын. – А вот надо же, приехала сразу».

Родион поднялся со стула какой то неуклюжий, неловко обнял брата, похлопал по плечу, но ничего не сказал.