Киеу Кемара отмахнулся:

— Все это глупости, недостойные нашего внимания. Я не хочу об этом слышать, мсье Ивен.

— И это еще не все, — Рене стоял на своем. — Самое важное я припас для вас, и вам это будет интересно, — он помедлил, ожидая дальнейших возражений Киеу Кемары, но тот молчал. Вся семья смотрела на Рене. — Так уж получилось, что Чау Сенг, — теперь Рене в упор смотрел на отца Соки, — счел возможным представить принцу свой собственный отчет об этом деле, составленный в основном по сведениям этого китайского концессионера. Сделал он это, как говорят, по просьбе «одной столичной дамы, занимающей весьма высокое положение».

— Моник! — воскликнул Кемара. Так звали одну из двух жен принца Сианука, женщину низкого происхождения, презираемую за то, что она окружила себя кликой жадных выскочек. Сока не знал, что именно из того, что о ней говорят, было правдой. И сейчас он вдруг подумал: а знает ли это и сам отец?

— Вы назвали ее имя, не я, — Рене криво усмехнулся. — И из-за этого Коу Роун ужасно разозлился на Чау Сенга. Вряд ли стоит говорить, мсье Кемара, что их трудно назвать друзьями. Но теперь... — его слова повисли в воздухе, и Сока почувствовал себя очень неловко.

Хема постаралась скрыть испуг и засуетилась, провожая спать младших детей, Сорайю и Рату.

— Я по-прежнему думаю, что эта история вряд ли может быть поводом для беспокойства, — мягко произнес Киеу Кемара. — Подобные скандалы напоминают головы уродливых нага. Но все минует. Вот увидите. В августе, когда сюда прибудет президент де Голль, начнется новая эра нашего процветания.

— Скажите, мсье Кемара, правда ли, что принц придает такое большое значение визиту де Голля?

— А почему бы и нет? — горделиво спросил отец Соки. — Уже тот факт, что в Камбоджу пребудет один из самых великих и уважаемых мировых лидеров, придаст нашей стране новый статус, тот, которого мы много лет искали. Он обещал нам существенную финансовую помощь, а его министр иностранных дел Кув де Мюрвиль встретится здесь с представителями Ханоя. Французское влияние по-прежнему служит делу нашей безопасности.

Рене состроил презрительную гримасу:

— Он — отсталый человек, ваш принц Сианук. Продукт прошлого. Он не понимает, что времена изменились, что для того, чтобы Камбоджа достигла истинной независимости, нужны новые методы.

Во-первых, он допускает, чтобы в страну проникали юоны. — Рене употребил пренебрежительное словечко, которым называли вьетнамцев и вьетконговцев. — Во-вторых, он...

— Простите, мсье, — прервал его Кемара, — но политика принца по предоставлению в Камбодже убежища северовьетнамцам лишь способствует нашему суверенитету. Их благодарность...

— Неужели вы полагаете, что Хо Ши Мин, Ле Зуан или Фам Ван Донг когда-либо вспомнят о том благодеянии, которое оказывает им Камбоджа?! — недоверчиво воскликнул француз. — Сколько раз еще Сиануку надо столкнуться с их ложью и предательством, пока он перестанет им доверять? — Он понизил голос и заговорил отрывисто, чуть ли не по слогам. — Они — вьетнамцы. Боже правый, мсье, они всегда ненавидели и всегда будут ненавидеть кхмеров. Если вы думаете, что гнуть перед ними шею...

— Не «гнуть шею», — мягко произнес Кемара. — Они наши соседи, — он говорил медленно, будто втолковывая что-то умственно отсталому ребенку. — И всегда ими будут. И мы должны делать все, чтобы жить с ними в мире.