— Я сделал это для папиного блага.

— Что?

Сам кивнул:

— Рене абсолютно прав. Я тоже считаю, что уже на следующий год наш мир совершенно изменится.

— Я тебе не верю, — сказал Сока, но почувствовал, как напряглись мышцы живота. Неужели Сам прав? Тогда что с ними со всеми случится?

— Но это так, оун. Маки на северо-западе уже начинают стягивать силы. Революция неминуема.

Сока испугался.

— Даже если это и правда, па нас защитит. Он не позволит, чтобы с нами случилось что-нибудь плохое.

Сам глянул на младшего братишку и не ответил. В комнате повисло неловкое молчание, и Сока не выдержал:

— А где ты сейчас был? С Рене?

— Нет. Он просто подбросил меня на машине туда, куда мне было нужно.

В глазах Сама появилось странное выражение. Сока склонил голову:

— Ты ездил к девушке, — сказал он. Сам даже не удивился:

Сока всегда поражал его своей интуицией. Теперь он ласково засмеялся:

— Да, у меня новая девушка, но это совершенно особая девушка, оун. Кажется, я влюбился. Я хочу на ней жениться.

Засмеялся и Сока:

— Прекрасно, только сегодня я не стал бы просить папиного согласия.

Сам кивнул:

— Через несколько месяцев все изменится, но сейчас... Ты же знаешь, что он твердо придерживается некоторых старых традиций. Он непременно захочет узнать все о девушке и ее семье.

— А я ее знаю? Сам подумал.

— Кажется, ты ее однажды видел. В «Ле Руайяль», на приеме у французского посла. Ты помнишь?

— А, такая высокая и стройная! Очень красивая.

— Да. Это и есть Раттана.

— Алмаз, — произнес Сока, переводя кхмерское слово на французский. — Прекрасно. Она почти такая же красивая, как Малис.

Сам рассмеялся:

— Это замечательно, что ты любишь старшую сестру. Ты еще слишком мал, чтобы влюбляться в других девушек.

— Ну да, как ты в Дьеп, — это сорвалось у него с уст прежде, чем он успел подумать. Дьеп была старшей дочерью во вьетнамской семье, жившей на той же улице. Сока видел, какое лицо становилось у брата, когда она проходила мимо.

Сейчас же лицо Сама потемнело.

— На твоем месте я бы забыл это имя, Сока. Я не могу ничего испытывать по отношению к Нгуен Ван Дьеп. Она — вьетнамка, и этим все сказано.

Помнишь историю о бедном кхмерском крестьянине, который нашел в лесу маленького крокодильчика, брошенного крокодилицей-матерью? Он пожалел крокодильчика, принес его домой и делился с ним всеми крохами, которые ему удавалось добыть.

Естественно, крокодильчик рос. Крестьянин ловил для него кроликов и обезьян, а для себя, когда крокодил насытившись, засыпал, собирал овощи и фрукты.

Но однажды крокодил заскучал и, отбросив мартышку, которую крестьянин только что убил ему на обед, съел самого крестьянина.

Сам встал.

— Крокодилы и вьетнамцы — это одно и то же.

Он вышел в темный коридор. Дом спал, слышалось лишь стрекотание сверчков да шелест крыльев насекомых, воздух был пропитан жаркой влагой.

Сока закрыл книгу и начал раздеваться. Обнаженный до пояса, он тихонько прошел в ванную. Идти ему надо было мимо комнаты Малис. Дверь была приоткрыта, и он остановился перед нею.

Он почувствовал, как гулко забилось сердце. Мысли смешались, он слышал собственное тяжелое дыхание. А затем, совершенно непроизвольно, он шагнул вперед и, словно во сне, толкнул дверь.

В памяти его возникла танцующая Малис, а перед глазами — стоявшая в нише ее постель.

Он вытянул голову. Во рту пересохло.

Теперь он видел Малис.