— Дело есть, — веско сказал комиссар.

— Выкладывай.

Дженкинс засопел.

— Лучше показать, — проговорил он.

Высшее руководство прогнало с лиц дежурные улыбки и дружно закивало.

— Показывай, — велел Сихали, начиная беспокоиться.

Зональный комиссар молча развернулся и запрыгнул на ленту полидука. Браун скакнул следом, третьим был Змей, ставший для генрука телохранителем по умолчанию. Тимофея точило подозрение, что это Марина, бывшая его возлюбленная, ставшая женою Илье, упросила муженька приглядывать за генеральным руководителем. Харин только рад был услужить и любимой, и другу, а спросишь его об этом напрямую — молчит, сопит только…

Вокруг шли и шли толпы людей — прыгали по серым дорожкам к межсекторным линиям, перешагивали с медленных лент на быстрые, сходили на неподвижные тротуары или занимали места на платформах экспресс-транспортёров.

Взгляд Сихали заскользил по ажурной застройке, путанице пролётов, галерей, арок, террас, аэрокрыш, висячих садов. Лестницы эскалаторов и спиральные спуски, виадуки трансвея и дышащие атриумы нижних горизонтов, цветные фонтаны и замысловатые каскады водопадов, солнце, засвечивавшее сквозь ванты верхних ярусов, как в бамбуковом лесу, — всё мелькало и справа, и слева, вверху и внизу, расплываясь и пропадая, ширясь в разлёте и стягиваясь в узости.

У Большего канала народ малость схлынул. Вокруг Брауна сплеталась и расплеталась запутанная сеть полос, двигавшихся на шести уровнях, нырявших под узкие полукруглые арки-мостики, уводивших в прозрачные туннели. То выше, то ниже горели яркие цветные указатели: «К СЕКТОРАМ СПИРАЛЬНОГО БУЛЬВАРА», «К ТЕРМИНАЛУ ИЗОЛА», «ВЕРХНИЙ ГОРИЗОНТ — СРЕДНЕЕ КОЛЬЦО БЕЗ ПЕРЕСАДОК».

— Нам сюда! — скомандовал Дженкинс, переступая на полосу, двигавшуюся быстрее.

Тимофей наклонился и поскакал вперёд, с одной ленты на другую, наискосок, пока не добрался до экспресс-платформы, остеклённой и обнесённой перилами.

Нижняя площадка была забита портовыми рабочими, возвращавшимися со смены. Пожав десяток рук, Браун протиснулся к узкой винтовой лестнице и взобрался наверх, где и повалился в мякоть кресла.

Воздух весело посвистывал, обтекая изогнутые ветровые стёкла, и этот привычный звук малость подуспокоил генрука.

Не очень-то он и рвался в руководители, власть была для него бременем, в лучшем случае — инструментом. Конечно, случались и приятные моменты, когда его усилия, умноженные миллионами рук и голов, приносили «положительные результаты», но эта ответственность… Он привык отвечать за себя, за свои решения, был готов возложить на себя обязанности главы семьи, но ощущать за своею спиной не одну лишь Наташу, а десятки миллионов человек… Нет, это слишком тяжёлая ноша, почти что неподъёмная. Ничего, три года он уже отпахал, скоро кончится его пятилетка… Надо родиться Наполеоном, быть дураком или аморальной сволочью, чтобы получать удовольствие от власти, не чувствуя на себе взгляды миллионов глаз. Представил доверившихся тебе людей полуабстрактным «электоратом» — и жируй себе…

…Докеры вышли у «Цитадели», а Сихали со спутником и провожатым спустились по мотоспирали на нижние горизонты, малолюдные, залитые ярким голубоватым светом. И никаких тебе архитектурных излишеств, сплошные транспортные шлюзы, подземные узлы да устья вентиляционных колодцев, окаймлённые огнями. Упадёшь — «скорую помощь» не тревожь…

Здесь отовсюду доносились равномерные гулы и басистые рокоты, а воздух отдавал сыростью.

— Далеко ещё? — пробурчал Тугарин-Змей.