— Нельзя… Он… Он, собственно, уволен со службы…

Савельев пожал плечами:

— Говоря откровенно, это не прибавляет доверия…

— Значит, вы уже заранее вынесли вердикт…

Столь же мягко Савельев произнес:

— Господин поручик, внесем ясность. Я не могу выносить никаких вердиктов. Не уполномочен на то. Я вас прошу не усматривать во мне кого-то наподобие ревизора или комиссии из одного-единственного человека. У меня нет права ничего решать. Просто-напросто мое начальство по просьбе вашего направило меня сюда в качестве некоего консультанта — учитывая мое место службы. Вот и все. В просторечии выражаясь, мне нужно посмотреть, что у вас происходит, и не более того…

— Но вы ведь будете составлять отчет?

— Я представления не имею, потребуют ли его у меня, — признался Савельев. — Во всяком случае, ни о чем подобном речь не заходила.

— И все равно, вас наверняка попросят высказать свое мнение?

— Уж это наверняка, — задумчиво сказал Савельев. — Иначе зачем и посылать? Но мнение, будем откровенны, у меня пока что не сложилось совершенно…

Рокотов замолчал, отвернувшись прямо-таки с детской обидой. Они молча шагали по длинным коридорам, спускались по лестницам… Часто попадались часовые — хотя и не в таком количестве, как в батальоне. И специфика здесь была своя: в отличие от батальона, где военную форму с саперными кантами носили все без исключения, здесь, в Особой экспедиции, все поголовно ходили как раз в штатском (как и Савельев сейчас). Да и маскировка оказалась другая: несколько зданий, обнесенных глухой стеной, судя по вывеске у ворот, представляли собой «Нервно-психиатрическую клинику доктора Рознера». Ну что же, задумка неплоха: посторонний человек в такое заведение забредет лишь при крайней необходимости, да и любопытные особо разглядывать это место не будут, постараются побыстрее пройти мимо. Впрочем, как ему уже рассказали, в одном из флигелей (имевшем отдельный вход, не сообщавшийся с учреждением) и в самом деле обосновался самый настоящий ученый психиатр Иван Бернгардович Рознер, там и больных принимали, и содержали некоторое их количество, так сказать, на казарменном положении, на полном пансионе…

Как выглядит здешняя наблюдательная аппаратура, Савельев так и не увидел — ему никто не предлагал на нее взглянуть, а у самого, собственно, и желания такого не было. Он просто угадал, что они оказались на этаже, занятом наблюдательным пунктом. Совершенно та же планировка, что и в батальоне: в широком коридоре очень мало дверей, что подразумевает наличие за ними обширных залов, откуда не доносилось ни звука.

Они оказались в обычной приемной — вот только секретарь был мужчиной могучего телосложения и моментально угадывавшейся под визиткой пистолетной кобурой. А справа на стене имелось нелепое, на взгляд непосвященного, украшение: этакая пирамидка из черного стекла, заключенная в массивную раму из светлого металла. Ну, тут уж Савельеву никаких пояснений не требовалось: конечно же, прибор, моментально выявляющий присутствие альва — в случае, если бы у того хватило наглости сюда заявиться.

Этот могучий молодец подошел к делу серьезнейшим образом: внимательно изучил все имевшиеся при Савельеве бумаги — и удостоверение личности, и командировочное предписание, и две выданных уже здесь казенных бумаги, разрешавшие доступ туда, куда посторонним вход заказан. Сверился с толстым справочником (чьи страницы, как удалось заметить, сплошь покрыты какой-то цифирью наподобие шифра), что-то записал в толстенный гроссбух — а во вторую книгу, потоньше, вписал воинское звание Савельева, место службы, сегодняшнюю дату и время посещения, да вдобавок с вежливой непреклонностью попросил под всем этим расписаться.