— Я никого не встретила, — говорит она, снимая пальто.

— Ты хорошо смотрела? Может, эта алкоголичка напилась и заснула в вагоне…

Катрин уверяет, что прошла по вагонам. В первом и втором классе не было ни души. Деба вздыхает с облегчением: развязка откладывается. Он успокаивает себя:

— Наверное, она просто еще больна… Меня, правда, удивляет, что она не дала телеграммы. Может, из осторожности… От такой особы не знаешь, чего и ждать. Ты не согласна?

Он внимательно посмотрел на хмурое, задумчивое лицо дочери и вдруг заорал:

— Тебе что-то известно!

Она замотала головой, но как-то неуверенно. Он настаивал.

— Ты волнуешься! Дергаешься! — прошептала она. — Обещай мне вести себя благоразумно, не принимать все слишком близко к сердцу.

Сама же она не могла скрыть беспокойства.

— Значит, так… Поезд опаздывал. В ожидании газет на вокзале собралось много народу, в частности, телефонистка, мадемуазель Пибест.

Катрин сделала паузу. Отец дышал тяжело, с присвистом. Надо было проявить выдержку, не говорить ему ничего. Ну а теперь уже лучше выложить все разом.

— Мы разговорились о телефонных звонках из Парижа. Она сказала, что в Льожа такое случается редко…

Симфорьен догадался, у него похолодело внутри еще до того, как она произнесла:

— В понедельник мне никто не звонил из Парижа. Звонили с почты в Люгдюно.

Первые несколько минут старик был не в силах вымолвить ни слова. Потом пробормотал:

— Но голос? Хриплый голос?

Катрин пожала плечами: Андрес ведь рассказывал однажды, что его отец великолепно их всех копирует и у него это очень потешно получается. Разве он не помнит?

— Но в таком случае… в таком случае… Она, может быть, и приехала в понедельник… Да нет! Какой же я дурак! Он конечно же телеграфировал ей из Люгдюно, чтобы она не приезжала, и подписал моим именем…

Катрин ответила:

— Да, возможно… — Из чего старик заключил, что она в это не верит.

Она приоткрыла дверь: с первого этажа доносилось равномерное постукивание.

— Это Андрес, он готовит патроны, — прошептала Катрин. — За ним тоже нужен глаз да глаз. Я вчера сказала об этом маме, и представляешь, что она мне ответила? Что он ее избегает и шарахается от нее, когда она заходит в комнату…

— Твоя мать… — перебил ее Деба.

— Да, да! Не сомневайся! Она нас предала. Будет тебе урок! — бросила Катрин с яростью.

Помолчав некоторое время, она добавила тихо:

— В ночь с понедельника на вторник мама была в комнате Градера, якобы его лечила. Мне она заявила, что он болен. Действительно, насколько я могла видеть из коридора, он лежал весь красный и, похоже, у него был жар. Мама послала меня за банками.

— Если бы он выходил из дома после ужина, ты бы услышала?

— Не обязательно… Вспомни, мы в тот вечер совсем утратили бдительность. Я радовалась, что не надо тащиться на вокзал по такой гадкой погоде.

— И что же ты думаешь?

Вместо ответа Катрин развела руками.

— Если эта особа приехала, как мы и договаривались, в понедельник…

Деба замолчал, их взгляды встретились. Стояла тихая зимняя ночь. Катрин хотела, как обычно, помочь отцу лечь в постель, но он отказался наотрез: им овладел безотчетный детский страх.

— Кто-то поднимается по лестнице, — пролепетал он голосом испуганного ребенка.

— Какой ты, папа, нервный! — проворчала Катрин и выглянула в коридор.