|
Тогда он вывернулся, и я настиг его только в коридоре. Он снова пытался ударить меня, но мы оба поскользнулись на бутылках и упали. Человек в черном оказался проворнее — распахнул дверь и на четвереньках выскочил в коридор, а я не мог сразу подняться — кровать окончательно развалилась на части, а спинка, к которой я был прикован, лишила меня маневра. Когда я с грохотом вывалился в коридор, его и след простыл. Зато передо мной предстал ночной портье, брезгливо ворочая шеей в узком воротнике рубахи. Наверное, у меня был страшный вид, потому что он не посмел приблизиться ближе чем на три шага.
— Я так и знал!.. — простонал он, — что сегодня плохая ночь. То-то мне снились одни коты и бабы… — Вызови полицию, — сказал я ему, оглядываясь, как дикий зверь. Он с недоверием обошел меня и заглянул в разгромленный номер. — Ты мне за все заплатишь! — заявил он вначале, а потом обнаружил блондинку и выскочил из номера, как пробка из бутылки. — Ты убил ее! — закричал он, и двери в ближайших номерах дружно приоткрылись. — Идиот! — сказал я. — Кто-то убил, когда я спал. Вызови полицию! Но у него случилась истерика. — Боже, что будет?! Что будет?! Я и так должен больше, чем весь третий мир! Что будет! Меня уволят! Что будет?! Что будет! Насчет третьего мира — это была старая-старая поговорка времен моего деда, который был музыкантом. Никого третьего мира давно уже не существовало, а поговорка осталась. Он орал, как сто кошек, о долгах, пособиях и виде на жительство. Оказалось, он тоже выслан с Марса. Если бы я об этом знал, то, наверное, не отнесся к нему с предубеждением. Правда, лично я предпочел быть высланным на Марс. Мне самому пришлось взять его 'трубу' и набрать номер ближайшего участка. Я назвал свою фамилию, и они явились минут черед десять. Все это время, сидя на полу в коридоре, я безуспешно пытался избавиться от наручников. А портье спрятался за свою стойку и разглядывал меня оттуда безумным взглядом, не забывая упоминать всех своих родственников до десятого колена, ворочая при этом шеей в узком, грязном воротнике. Он оказался поляком, помнящим свою родословную, как 'Отче наш'. Первым влетел Пионов по кличке Бык. — И это в мое последнее дежурство! — прорычал он, выходя из номера. — Не самое приятное зрелище! Вторым, произнесшим очередную сакраментальную фразу, был Акиндин. — Красота для венца, а ум для конца. Не иначе, не уступила кому-то. Переспал бы с такой? — Нет уж… — Пионов понимал все буквально. — Дим, лучше спать со своей. — Она же сбежала… — безжалостно заметил Акиндин. — Ну и что?.. — пожал плечами Пионов, — все равно лучше. — Как знаешь, дорогуша… — сказал Акиндин, и я заметил, что эта фраза не понравилась Пионову, но он промолчал. — Так ты, говоришь, вышел на стук? — спросил Акиндин у меня и подмигнул Пионову. Я понял, что мое дело дрянь — просто так они меня не отпустят. — Только не говори, что ты ее подцепил в баре. Третьей была решительного вида кареглазая женщина с короткой стрижкой. Они называли ее Люсей. С обеих сторон рта у нее пролегали глубокие складки, а ногти на руках у нее были обкромсаны, словно топором. К тому же она покрасила их бордовым лаком никак не меньше недели назад. — Господи! До сих пор не могу привыкнуть к виду крови… Если бы ты курила поменьше, подумал я, тебе бы цена была побольше. Но от нее разило табаком, как от армейской казармы. — Мы с тобой очень похожи, дорогуша, — заявил Акиндин, разглядывая ее ноги и зад. |
