— Это неправда, — сказала Джинни. — Фрэнсис на прошлой неделе рассказал мне все о своей жизни. Это правда, что он начал как бедный парнишка в Панаме. Но он был прямым потомком Фрэнсиса Дрейка по линии матери, и у него была пергаментная карта, которая передавалась в семье и на которой было обозначено место, где Дрейк зарыл свои сокровища. Фрэнсис нашел сокровища, стоимостью свыше миллиона долларов в перуанском золоте, на панамском берегу около Номбре де Дио.
Я не спорил с ней. Больше не имело значения, во что она верила или говорила, что верит.
— И это неправда, — продолжала она, — что мы собирались убить его или кого-нибудь. У меня были планы жениться на Питере. Я должна была развестись с ним и получить возмещение, чтобы Тапс и я могли бы уехать... Он замотал головой. Его волосы рассыпались, как у женщины.
— Отправляйся учиться в Европу, — сказал я.
— Да. Тапс думал, что если он вернется обратно во Францию, то сможет написать свою книгу. Он писал ее в течение ряда лет. Я тоже была в отчаянии. Становилось противно заниматься любовью наспех на заднем сиденье машины, или в его офисе, или в общественных мотелях. Иногда мне казалось, что каждый в колледже, каждый в городе знает о нас. Но никто никогда не сказал нам ни слова.
— Ты не должна рассказывать ему все это, — сказал Таппинджер. — Не признавайся ни в чем.
Она вздрогнула:
— Какое значение это имеет сейчас?
— Первоначально вы хотели выйти замуж за Питера и затем развестись с ним. Это верно? — спросил я.
— Да, но мне не по нутру был этот план. Я согласилась лишь потому, что мы отчаянно нуждались в деньгах. Мне всегда нравился Питер. Когда сюда прибыл Фрэнсис и предложил мне выйти за него замуж, я переменила свои планы. Я ничего не была должна Фрэнсису.
— Он привлекал вас, — слова, казалось, с трудом выходили из рта Таппинджера, будто чревовещатель использовал его в качестве марионетки.
— Я сказала, что вы ревновали к нему.
Он брызнул слюной:
— Ревновал? Как я мог ревновать? Я никогда не видел человека до тех пор, пока... — Он захлопнул рот.
— Пока не застрелили его, — сказал я.
— Я не стрелял в него. Как я мог найти его?
— Я дала адрес. Мне этого не следовало бы делать. Фрэнсис сказал мне после того, как вы стреляли в него, что это были вы. Он сказал, что это был тот же человек, который убил Роя.
— Он сказал так, потому что ненавидел меня.
— А почему? — спросил я.
— Потому что Джинни и я — любовники.
— Вы признаете это, не так ли?
Его рот выдавливал слова, которыми он хотел прикрыть свое вранье:
— Мы были любовниками в платоническом смысле слова.
Она презрительно смотрела на него.
— Вы не мужчина! Сожалею, что давала вам возможность прикоснуться ко мне.
Он дрожал, будто ее, похожая на озноб, дрожь заразила и его.
— Ты не должна так говорить со мной, Джинни.
— Потому что вы такой чувствительный? Вы такой же чувствительный, как бешеная собака. Я сомневаюсь, чтобы вам кто-нибудь говорил, что делаете не больше того, что знает бешеная собака.
Он закричал:
— Как можешь ты относиться ко мне с таким неуважением? Ты всегда была невежественная девчонка. Я сделал из тебя женщину. Я допустил тебя к близости моего интеллекта...
— Я знаю, Блистающий город. Но только он не такой уж блистающий. Последний хилый свет он выпустил в понедельник ночью, когда вы застрелили Мариэтту.
Он внезапно кинулся на нее, будто хотел напасть. Но момент был упущен. Я был начеку. |