— В военную академию?

— Не бойся, там тоже есть настоящие венгры. И немало. Разыщи офицера генерального штаба Пала Малетера — он сейчас должен быть там, — передай ему вот эту записку. — Дьюла вырвал из блокнота листок, что-то написал на нем и вручил Мартону. — Жду ответа. Выполняй!

— А я? — спросила Юлия.

— А ты, Юлишка, поезжай в интернат трудовых резервов. Скажи, что демонстрация должна состояться. Должна!

— А нельзя и мне в академию?

— Можно! Марци, отдай записку Юлишке и лети в трудовые резервы.

— Нет, я хочу и туда и туда, — возразила Юлия. — Вместе с Марци.

— Пожалуйста, мчитесь вместе. Но никаких отклонений от маршрутов. Разве только для поцелуя… Шагом марш!

Взявшись за руки, Юлия и Мартон убежали. Дьюла закрыл за ними дверь.

— Ах, юность! Ты и наивна и мудра. Безумство храбрых!

— Красавцы! — согласился Киш.

— А еще две недели назад Юлия была такой дурнушкой, что на нее было стыдно смотреть. Помнишь?

— Все хороши: и Юлия, и Мартон, и ты. Писаные красавцы, ничего не скажешь, но… бессильные. Да! А вот Шандор Петефи был и красивым, и сильным, и благородным, и влиятельным. А почему? Он создал национальную гвардию. И эта гвардия с оружием в руках защищала венгерскую революцию.

— Гвардия?.. Оружие?.. — Дьюла с удивлением посмотрел на радиотехника. — Против солдат с пустыми автоматами?

— Не верю этой легенде. Они выдадут солдатам боевые патроны, прольют нашу кровь. А мы?.. Будем дожидаться, пока из нашей крови расцветет революция? Не буду красивым дураком! Буду гонведом, гвардейцем Петефи, грязным, грубым, но зато… — Киш выхватил из кармана пистолет, потряс им. — Вот, будущее Венгрии в моих руках. Огнем — на огонь! Смерть — за смерть! Кто венгр — тот со мной.

Хриплый кашель старого Шандора прервал поток воинствующего красноречия Ласло Киша. Радиотехник поспешно запихнул кольт в задний карман брюк. Шандор вошел в «Колизей».

Дьюла с едва скрываемой жалостью и досадой, что не доведен до конца важный разговор с Кишем, смотрел на отца и ждал от него какой-нибудь раздражительной выходки.

— Слушай, ты, красный профессор! — сказал Шандор. — Смотрю я на твою кружковую суетню, на твою возню с демонстрантами и думаю…

— Опять свою старую песню затянул! — Дьюла махнул на отца рукой. — Некогда слушать, оставь меня в покое, апам!

— А я бы на твоем месте уважил отца. — Ласло Киш взял друга за плечи, усадил в кресло. — Сиди смирненько, выслушай все, что тебе скажут. Шандор бачи, прошу вас, приступайте! — сказал он и отошел в сторону с абсолютно нейтральным выражением лица, давая понять, что не станет вмешиваться в разговор отца с сыном ни при каких обстоятельствах.

— Зачем тебе и твоим высоким друзьям эта демонстрация? — спросил Шандор. — Зачем подстрекаешь студентов и профессоров? Зачем, не спросясь Петефи, перетряхиваешь его торбу, достаешь из нее столетней давности стихи? Сто лет назад они были революционными, красными, стреляли в австрийских поработителей, в их венгерских прислужников, а теперь…

— Старое вино, апам, как известно, лучшее в мире. И столетний стих Петефи тоже лучше всех новых, молодых. А «пули» Петефи еще и сегодня сослужат хорошую службу борцам за свободу.

— Я спрашиваю у тебя, «борца за свободу», кому пойдет на пользу эта демонстрация?

— На пользу народу! Партии! Мы продемонстрируем осуждение ракошизма и верность истинному социализму, строго учитывающему национальные венгерские особенности.