Еще недавно, 24 октября, в 12 часов 10 минут, Имре Надь, выступая по радио, призывал в интересах прекращения дальнейших кровопролитий прекратить борьбу и сложить оружие. «Мы хотим проводить политику не мести, а примирения! — говорил Имре Надь. — Поэтому правительство решило не предавать военно-полевому суду всех тех, кто добровольно и незамедлительно сложит оружие, прекратит борьбу».

Мятежники не сложили оружия. Вооружились. Расширили свои плацдармы. Но Имре Надь, маневрируя, маскируясь, все-таки еще не признает мятежников выразителями народной воли, пока называет вещи своими именами. 25 октября, в 15 часов 18 минут, он выступил по радио:

«…Советские войска, вмешательства которых в бои потребовали жизненные интересы нашего социалистического строя, будут незамедлительно отозваны, как только будет восстановлен мир и порядок. По отношению к тем, кто взялся за оружие не с намерением свергнуть наш народно-демократический строй и незамедлительно прекратит борьбу, сдаст оружие, правительство в духе прощения и примирения проявит максимальное великодушие, на них не распространится постановление о чрезвычайном положении. В то же время в интересах трудового народа, желающего мира и порядка, в защиту нашего мирного, демократического государственного строя мы по всей строгости закона привлечем к ответственности тех, кто будет продолжать борьбу с оружием в руках, подстрекать и мародерствовать».

Так говорил Имре Надь 25 октября, и его слушала вся Венгрия. Мало кто сложил оружие, но тем не менее на другой день, 26 октября, Имре Надь аннулировал правительственный запрет появляться жителям Будапешта на улицах.

Войска, охраняющие порядок, раньше ясно видели тех, кто покушался на народную Венгрию: они не подчинялись правительственному запрету, не покидали улиц, воздвигали баррикады. Теперь войска не имели права стрелять: на улицах были не только мятежники.

Имре Надь вчера клялся, что со всей строгостью закона, в интересах трудового народа покарает тех, кто продолжает борьбу с оружием в руках, подстрекает и мародерствует, а сегодня отменяет чрезвычайное положение и приказывает военному совету армии освободить всех, кто был задержан с оружием в руках.

Вчера Имре Надь говорил о социализме, сегодня молчит. А соратники Имре Надя от его имени уже трезвонят во все колокола: прежний строй рухнул, да здравствует новая Венгрия! Какая? Без социализма? Венгрия с некоммунистическим правительством во главе с коммунистом Имре Надем?

«Сам черт сломает ногу в этой неразберихе». Многие венгры в те дни, до того как Имре Надь оголился, до того как контрреволюция сбросила маску, произносили эту фразу.

Андраш осторожно продолжал разговор с молодыми парнями.

— Значит гуляете? — сказал он, улыбаясь.

— А что же делать! — улыбнулся и хмурый Вильмош.

— Значит, от имени гуляющих будете предъявлять требования Имре Надю?

— Ничего мы не будем предъявлять. Мы так… пришей кобыле хвост. Схватили нас, поволокли и сказали: включаем вас в делегацию, пойдете к Имре Надю.

— Интересно! Кто же вас схватил? И где?

— Я и вот он, — Вильмош кивнул на своего друга Дьердя, — шли к моей сестре в шестой район, несли ее детям продукты. В доме сестры встретил нас какой-то очкарик…

— Петер Йожа, — подсказал Дьердь. — Близорукий. В очках.

— Ну, встретил, — рассказывал Вильмош и сам удивлялся тому, что с ним произошло.