– Что-то погода совсем испортилась, – Росляков повернулся к Николаю Егоровичу, увлеченно поедавшему тянучую кашу. – Можно, я у вас сегодня ночевать останусь?

– Что за вопрос, Петя? – профессор поднял голову от тарелки. – Мама постелит тебе на диване.

– Вот и хорошо, – обрадовался Росляков.

– Отличная каша, моего приготовления, – заявил профессор. – Фирменное блюдо и диетический продукт. Не желаете присоединиться, молодой человек?

– А чего посущественнее не найдется? Посущественнее этой каши?

– Тебе в поселок в магазин не надо? – через плечо обратился Рыбаков к жене Марии Николаевне.

– Масла купить надо.

– Из-за одного масла жалко машину гонять. Я в гараже хотел кое-чем заняться. Пусть за маслом Таня сходит.

Жена уже успела убрать со стола грязную посуду, отнести её на первый этаж и выпить первую чая, наливая в чашку кипяток из узкого носика электрического самовара. Рыбаков потоптался у окна, подойдя к противоположной стене, подтянул гири ходиков с кукушкой. Часы ходили точно, минута в минуту, но деревянная птичка уже который год почему-то не вылетала из-за своей дверцы. Пройдясь по комнате, Рыбаков посмотрелся в зеркало, нахмурил седые брови, смахнул волосок с нагрудного кармана темной фланелевой рубахи и снова занял свое место во главе стола. Он придвинул ближе к себе большую чашку кофе и раскрыл вчерашнюю газету.

Раздался звонок и Василий Васильевич, чуть не расплескав на белую скатерть кофе, схватил трубку мобильного телефона, несколько раз повторил «але», но так и не услышал ответа.

– Ну что, говорить будем или молчать? – повысил голос Рыбаков, но ответа снова не последовало. Он нажал кнопку отбоя и положил трубку перед собой.

– Покоя нет от этого телефона, – Мария Николаевна зло покосилась на трубку.

– Должны по делу позвонить, – Рыбаков перевернул газету и стал рассматривать последнюю полосу. – Может, человек один подъедет, у него есть стекло ноль четыре миллиметра для теплиц, дешевое очень. И ещё Росляков, корреспондент, знакомый из газеты, тоже обещал подъехать к вечеру, часам к пяти. Статью о нашем хозяйстве писать будет. А где, кстати, Танька? Почему это она к завтраку не выходит? Или перетрудилась, устала слишком?

– Пусть поспит девчонка.

– Татьяна, иди сюда, – крикнул Рыбаков страшным с простудной хрипотцой голосом, наводившим животный ужас на подчиненных. Словно откликаясь на этот страшный крик, где-то вдалеке залаяла собака.

Дочь, непричесанная, в стеганом халате в цветочек, переступила порог комнаты, плюхнулась на стул напротив матери, придвинула к себе чашку и захрустела сухой баранкой. Отца она не боялась, перед его криком не робела, но и ссориться с ним не желала. Просидев пару минут неподвижно, Татьяна вытащила из кармана халатика полученное накануне письмецо на линованном листке из школьной тетрадки и в который раз начала его перечитывать.

– Фотографию свою Саша прислал, – сказала Татьяна и, ожидая каких-то слов от матери, подняла на неё глаза. – Какой-то значок на груди.

– Значит, пишет солдатик? – Мария Николаевна разломила сушку.

Татьяна не удержалась, сунула письмо обратно в карман халата, вытащила и протянула матери цветную фотографию молодого человека в военной форме. Мария Николаевна взяла из рук дочери фотографию, склонив голову набок и, похрустывая сушкой, стала рассматривать карточку.