– Ты слышишь меня, слышишь? – спрашивал Фирсов, налегая на веревку, почти повиснув на ней. – Это ты взял кейс? Ты его взял? Ты?

Молодой человек, пристроившись за Фирсовым, старался, как мог. Он отталкивался от бетонного пола ногами, и все тянул веревку на себя, тянул изо всех сил.

На несколько секунд Рыбакову, не знавшему, что ответить, даже не понимавшему вопросов, показалось, что он ничего не видит, что он ослеп от боли. Он и вправду ничего не видел перед собой, только черные круги, расходившиеся по сторонам. Но зрение вернулось. Рыбаков вдруг решил, что вот-вот умрет, не умрет, так сойдет с ума. Но не умер, не сошел с ума, даже не потерял сознания. Ненадолго голова Рыбакова прояснилась, он отчетливо понял, что всю нестерпимую боль, все нечеловеческие страдания ему предстоит пережить, не лишившись чувств, в полном рассудке. Слезы боли, душившие его, слезы, которые Рыбаков уже перестал замечать, уже не капали, лились из глаз. Он замычал ещё горше, ещё жалобнее, ещё пронзительнее.

– Все, опускай, только не дергай, – скомандовал Фирсов. – Вот так, молодец.

Отойдя в сторону, Фирсов выглянул через оконце гаража на двор, стер ладонью с лица мелкую испарину. Нагнувшись под верстак, Фирсов достал пустую бутылку из-под шампанского, фляжку с машинным маслом. Открутив у фляжки пластиковый колпачок, он поставил бутылку на пол рядом с лежащим на боку Рыбаковым, полил посудину солидолом и обратился к своему напарнику.

– Спускай с него штаны.

Рыбаков замычал, затряс головой.

– Ты что-то хочешь сказать?

Фирсов развязал платок, стягивающий лицо Рыбакова, вытащил из его рта бензиновую тряпку.

– У меня есть деньги, – Рыбаков, чувствуя, что язык совсем занемел, говорил медленно, он хотел, чтобы его поняли.

Фирсов потянул вниз нижнюю челюсть Рыбакова, снова засунул ему в рот тряпку, завязал на затылке узел платка. Рыбаков заплакал ещё горше. Он не знал, не понимал, за что его медленно и так жестоко убивают. Он глядел, как ловко молодой человек расстегивает ремень, молнию на его брюках, с корнем вырывает пуговицы кальсон, выдергивает ноги из брючин. Он ещё мог пнуть ногой этого безжалостного молодого подлеца, прямо в грудь пнуть его ногой, но Рыбаков уже потерял способность к сопротивлению. Он смотрел на молодого человека – и душа истекала кровью. Шалея от боли, Рыбаков понимал, что все самые страшные мучения – ещё впереди. В этот момент ему захотелось поскорее умереть, но смерть ещё не пришла.

– Что тут случилось?

– А вы кто? – колючие глаза милиционера, кажется, немного косившие, смотрели в переносицу Рослякова. – Вы к хозяину? – милиционер кивнул на дом Рыбакова.

– Я корреспондент газеты, – Росляков вытащил из внутреннего кармана и протянул капитану редакционное удостоверение. – Приехал по делу.

– К кому приехали, я спрашиваю?

– К Рыбакову.

Капитан, внимательно рассмотрев удостоверение, вернул его Рослякову и козырнул.

– Минуточку.

Он, плечом растолкав зевак, вошел в гараж. Росляков хотел было пойти за ним, но другой милиционер остановил его жестом. Через минуту из гаража вышел человек лет тридцати в сером штатском пальто, глянул в том направлении, куда показал палец знакомого капитана милиции, шагнул к Рослякову.