— Здравствуй, Карина. Ну как тебе тут — не скучно?

Я, скрещивая руки на груди и всем своим видом показывая, что не собираюсь неизвестно с кем вести беседы, ответила:

— Начнем с того, что вы мне скажете, с кем, как говорится, честь имею. А то я не знаю, с кем разговариваю и какого хрена должна что-то рассказывать…

Женщина слегка усмехнулась, не занервничала, не смутилась, как я планировала, а смерила меня таким взглядом, что это я почувствовала себя неловко. Так смотрят на капризных детей, которые думают, что их визг кто-то и правда может воспринять всерьез. Это выбивало из колеи, но с другой стороны — пусть лучше оставит меня в покое. Тоже мне — полиция нравов. Она села за стол и, раскрывая какую-то папку с файлами, сдвинула на край носа очки в тонкой оправе и начала свой "отчет".

— Итак, Карина Андреевна Воронова. Мне, в принципе, безразлично, чего ты хочешь и с кем собираешься или не собираешься общаться. В квартире, где вы "скромно отдыхали", обнаружены наркотики и оружие…

— Ой, как страшно. Боюсь-боюсь… А вообще, я имею право на телефонный звонок.

— Папе звонить собралась?

О, попалась. Конечно же она знает, кто я такая, чья дочь и какие ей светят проблемы. И, довольно хмыкнув и иронично ухмыляясь, ответила:

— А что — теперь страшно вам? Не знаю, как вас там по имени…

— Анастасия Сергеевна.

Ну вот — как про папочку услышала, так хвост поджала. Эх-х-х, что за разочарование, я-то думала, она дольше продержится.

— Так что, Анастасия Алексеевна, ой, простите, Сергеевна. Память девичья просто, — издала легкий смешок, — папе звонить будем? Обещаю, я скажу, что меня никто тут не обижал.

— Андрею я позвонила сама, и думаю, он будет даже доволен, если тебя тут немного повоспитывают…

— Да ты что себе позволяешь? — я так разозлилась, что мне хотелось вцепиться в ей волосы. Выскочка… Андрею она позвонила. И вдруг от догадки, что их может что-то связывать, стало так больно, что я взбесилась еще больше. — Ты…

— Сядь и успокойся, — она оборвала меня на полуслове, и от такой наглости я просто потеряла дар речи. — Что за истерики? Конечно, твой папа за тобой приедет. Разве могло быть иначе? Только это не значит, что надо вести себя, как хамка.

Я вскочила и уперлась ладонями о стол, наклоняясь к ее лицу.

— А ты с ним близко знакома, я так поняла.

Она оставалась такой же спокойной и невозмутимой, голос звучал ровно, даже тембр не изменился. Ни на секунду не отводя взгляда с моего лица, ответила:

— А если и знакома — то что это меняет?

Я поняла все, этот вопрос был красноречивее любого ответа. Конечно, они знали друг друга, при том близко, именно поэтому она разговаривала со мной вот так. Я поникла, замкнулась, выстраивая вокруг себя привычные стены безразличия. Отступила от ее стола и, опять присев на стул, смотрела в одну точку.

— Да мне все равно. С кем он там знаком…

— Сомневаюсь, что все равно, но тем не менее…

— А какая разница, все равно мне или нет? Ему-то до меня дела и так нет… Бабы интереснее, зачем дочь-то — обуза лишняя…

Впилась ногтями в кожу ладони, чтоб эта сучка не видела, как мне больно, как слезы эти дурацкие на глаза наворачиваются. Ненавижу… его и ее ненавижу. За то, что сижу сейчас тут и должна слушать ее нотации и терпеть заносчивый вид. Думает, прыгнула в кровать к этому… и все можно? Хрен вам…

Женщина молчала. Ждала. И в этой тишине мы провели несколько минут. Она наблюдала за мной, я хоть и не смотрела в ее сторону, чувствовала на себе ее взгляд.