Просто подфартило. Ну должна ж эта сука хоть иногда поворачиваться ко мне фейсом, а не задом. Впрочем, я оптимистично отымел бы ее сзади, но своего добился. У меня была цель и ненависть. Столько ненависти, что ее хватило бы на десятерых. А ненависть чертовски охренительный мотиватор. Она заставляет подниматься из грязи, отряхивать кровь, и переть дальше, как танк. К цели. Пока не уничтожу.
Спустя пять лет я отблагодарил адвоката крупной суммой наличными и работой на Ворона, у которого тогда был на побегушках.
* * *
— Значит так, мелкая, мой дом — мои правила. Ты здесь, пока я не найду для тебя другое место, а значит — ты в гостях. А в гостях к хозяевам относятся с уважением. Я не буду втирать тебе о вечном и учить манерам, но я так скажу — воровать, лазить в моих вещах и вредить окружающей обстановке не рекомендую, так как потом отхлещу ремнем по заднице. Больно отхлещу. Сесть не сможешь.
Она презрительно фыркнула и пожала острыми плечами:
— Напугал. Тоже мне воспитатель. И не так хлестали, — оглядывается по сторонам, даже рот приоткрыла. Видно, что в таких квартирах никогда не бывала. Совсем мелкая. Неужели шестнадцать? Я б и тринадцати не дал. Хотя, может если переодеть, умыть и расчесать…
— Не хами. Я быстро могу вернуть тебя на вокзал. Не забывай, что я твой работодатель — плачу крышей над головой, жрачкой и в любой момент могу уволить без предупреждения и выходного пособия.
— Ладно. Все ясно. Проехали. Какие еще правила в твоем доме? Договор подпишем?
— Нет, мелкая, хватит устного. Еще — мыться. И желательно каждый день. А то пахнешь ты, как кучка навоза, а выглядишь и того хуже.
Нахмурилась и даже понюхала себя. Я сдержал смешок. Забавная она.
— Это ты загнул. Может и не благоухаю, как твои… эмммм… домработницы, но и не воняю. Я свитер три дня назад чистый надела и голову недавно мыла.
Она почесала затылок, потом у виска.
— Через день мыть надо, и зубы два раза в день чистить. Я очень чувствительный к запахам. А ну, иди сюда, дай голову посмотрю.
— Еще чего. Не лезь ко мне. Я обещала убирать и есть тебе готовить, а не позволять осмотры проводить.
— Грязная ты и ободранная. Не удивлюсь, если там в твоих космах немытых живность водится. Сюда иди. По-хорошему.
— Да пошел ты. Еще скажи медкомиссию пройти с гинекологом.
— Надо будет — пройдешь и гинеколога.
Шарахнулась к двери, когда я приблизился, а я сгреб ее за свитер и притянул к себе.
— Не брыкайся. Не вынуждай силу применять. Я тебе говорил, что еще раз на меня ругнешься — отрежу язык? Говорил. Последний раз предупреждаю: в следующий раз вымою рот с мылом, а в третий — реально отрежу язык. Ты не обольщайся, мелкая. То, что взял с собой, не значит, что ты попала в сказку, ясно?
Посмотрел на ее волосы вблизи, раздвигая пряди и сам выматерился вслух.
— Твою ж мать. Быстро в ванную. Ты же девочка. Ты что совсем не мылась? Охренеть.
— Отвали, не трогай меня. Какая тебе разница? Я сама.
Дергается, а на глазах слезы. На грязной физиономии только глаза и видно. Вот нахрена я ее притащил? Она мне весь дом загадит. Блохастая, грязная, как паршивый котенок.
А ты таким же вшивым не был? Когда по мусоркам жрачку собирал и спал с бомжами по чердакам, пока менты город прочесывали и искали тебя за очередную кражу или угон тачки. Забыл, как бабла даже на дустовое и керосин не было, и ты бритвой остригал себя налысо, чтобы избавиться от тварей, кишащих в твоих волосах? И вонял похуже помойной ямы, так как ни шмотья, ни душа в твоем распоряжении и в помине не было. |