Все в душе Дэмьена вскричало: ему захотелось рвануться к ней, помочь ей, избавить ее от бесконечной жестокости Охотника, но цепь сковывала ему ноги и толстая решетка мешала ему выбраться на другую половину подземелья. Чем бы ни намеревался сейчас заняться Таррант с этой женщиной, Дэмьену не оставалось ничего другого, кроме как стать свидетелем.
Девушка бросила взгляд на священника, потом – на Охотника, потом быстро отвернулась. Ее рука, касавшаяся стены, задрожала, да и голос, когда она заговорила, зазвучал неровно:
– Его Высочество просит вас повидаться с ним, когда вы управитесь с делами здесь. Ему необходимо кое‑что обсудить с вами.
Она говорила практически шепотом и была настолько объята страхом, что Дэмьену стало больно даже просто смотреть на нее. Да и не мудрено, подумал он, чуть ли не физически ощущая, как голод Охотника настигает ее, ласкает, упивается ее ужасом…
– Оставьте ее! – крикнул он.
Бессильные слова, пустое сотрясение воздуха. Если Охотнику захочется расправиться с нею, помешать ему Дэмьен ничем не сможет. Только и останется – с ненавистью наблюдать за глумлением.
Таррант подошел к девушке. Застыв от ужаса, она не предприняла ни малейшей попытки к сопротивлению. Он поднес длинную изящную руку к ее волосам, погладил их; его пальцы скользнули вниз, на горло, задержались там, проверяя биение пульса. Она тихо застонала, но по‑прежнему даже не шевельнулась. Ее темные глаза блестели от страха.
– Таррант. Прошу вас! – Как Дэмьен проклинал себя за беспомощность! Его руки впились в толстые прутья решетки, но силы отчаяния, разумеется, не хватило бы, чтобы раздвинуть их. – Она всего лишь принесла вам весть. Не причиняйте ей боли.
Охотник холодно хмыкнул:
– Наше совместное путешествие закончилось, священник. И мне больше нет надобности терпеть ваши поучения. – Он подался к девушке и нежно поцеловал ее в лоб, издевательски пародируя человеческую ласку. Дэмьен увидел, что девушку всю затрясло. – Зиза принадлежит мне. Подарок Принца в залог нашего с ним союза. И отличный подарок, не правда ли?
– Человека ни дарить, ни получать в дар нельзя, – возмутилась Йенсени.
– Вот как? – Охотник улыбнулся. – Прошлой ночью я охотился на нее в Черных Землях. И сегодня она жива лишь потому, что я предпочел сохранить ей жизнь. Но начиная с этого момента она будет делать каждый вдох только с моего согласия и каждый выдох – только по моей команде. Вот как я это понимаю, мисс Йенсени.
Дэмьену пришлось отвернуться. Он не мог смотреть на это. Беспомощность одолевала священника, на него накатывала тошнота.
– Вы бы себя только послушали, – хрипло проговорил он. – И посмотрели бы только, что вы делаете! Это не тот Джеральд Таррант, с которым я был знаком. Что с вами произошло?
– Послушайте, священник, только не заводите опять вашу проповедь! Чем эта женщина отличается от тысячи других? Голод мой остался тем же самым. Да и техника не изменилась.
– Однажды вы рассказали мне о том, как охотитесь у себя в Лесу. О том, что всегда оставляете своим жертвам шанс на спасение…
– Шанс настолько ничтожный, что им можно пренебречь.
– И все же шанс у них есть. Ничтожный или нет. Вы обещаете им, что, если они сумеют устоять перед вами на протяжении трех ночей, вы подарите им свободу. Не так ли? – Дэмьен подождал ответа и, не дождавшись, продолжил: – Вы рассказали мне, что охотитесь только пешком и что в процессе охоты никогда не прибегаете к Творениям, потому что в противоположном случае у них вообще не было бы ни единого шанса. Вы помните это? Вы помните, как рассказывали мне о том, что по истечении трех ночей жертва или гибнет ради вашей потехи, или навсегда освобождается от вас? Вы, помнится, называли это непременным условием. |