Зато он научился разбираться в поведении людей на борту. Проведя в море всего месяц, он уже умел узнавать о дожде по определенному выражению на лице Раси, а что касается более или менее бесцеремонных повадок капитана Рошки, то они и вовсе стали для него своего рода барометром. А через четыре месяца плавания он начал узнавать о приближении бури по особого сорта ругательствам, которые изрыгал боцман, и по кушаньям, которые готовил на ужин кок.

И сейчас, хотя экипаж «Королевы пустыни» был для него новым и незнакомым, а свистки, которыми изъяснялись между собой члены команды, так и остались для него загадочными, то же самое чувство подсказало Дэмьену, что происходит нечто странное. И даже если бы он не заметил, как Москован то и дело отправляется в рубку свериться со внезапно спятившими приборами, ему стало бы ясно, что условия, в которых протекает плавание, стремительно меняются: это было видно по тому, как держатся матросы, делая привычное дело; это было написано на лице у боцмана, мрачно уставившегося в морскую даль. Дэмьен вспомнил о череде шквалов, сквозь которые им пришлось пробиваться в Новоатлантическом океане; в ходе одного из этих штормов судно пострадало так, что пришлось пристать к берегу для починки, и пристали они к одному из только что народившихся островков, настолько молодому, что от охлаждающейся береговой полосы еще валил пар, – и теперь Дэмьен похолодел, сообразив, что их ждет нечто в том же роде.

«А ведь перед выходом в море Москован утверждал, что погодные условия хороши. Он точно говорил, что денек‑другой хорошая погода простоит». Но Дэмьен понимал, что такие предсказания никогда не бывают стопроцентными. Даже на планете Земля, как сказано в книгах, погоду так и не научились предсказывать точно.

Он увидел Тарранта и направился было к нему. Однако при его приближении Охотник едва заметно покачал головой, словно давая понять: «Нет. У меня не больше информации, чем у вас». Черт побери, как недоставало им Рошки! И всей той команды. Они бы никогда не допустили того, чтобы пассажиры встретили бурю, не будучи извещены о ней заранее.

В конце концов, когда вся возня с перестановкой парусов была завершена, Москован дал пассажирам определенные пояснения.

– Ветер меняет направление, – буркнул он. – И давление стремительно падает. Это недоброе предзнаменование в любых водах, а что же касается здешних… – Он мрачно покачал головой. – Скорее всего, буря идет прямо на берег. И это означает, что она буквально расплющит нас, если мы будем придерживаться избранного курса.

– Значит, это, насколько я понимаю, исключено, – невозмутимо произнес Таррант. – И что же нам остается?

Капитан окинул взглядом свирепые, с белыми барашками, волны, накатывающиеся на корабль со всех сторон.

– Надо войти в какую‑нибудь бухту, – сообщил он. – Ничего другого не выйдет. Через час мы укроемся вон за тем мысом, времени должно хватить. Гавань в Адской Забаве хорошо защищена со стороны моря, и там мы будем в безопасности, если, конечно, успеем вовремя. – Он остро посмотрел на Тарранта. – И если у вас нет категорических возражений. Но если таковые имеются, то давайте выкладывайте свои соображения немедленно.

Таррант молча глядел в морскую даль. Молчание затянулось настолько, что Дэмьен подумал: «А вдруг Охотник не расслышал слов Москована?» Но в конце концов Таррант сказал:

– Возражений нет. И изменить происходящее я тоже бессилен. Так что поступайте по своему разумению.

Когда Москован оставил пассажиров, Дэмьен осведомился:

– Что, нет под рукой необходимой энергии?

Таррант положил руку на рукоять заговоренного меча:

– Здесь ее достаточно.

– Значит, вы не хотите ее использовать?

Охотник повернулся к нему; фонари мерцали сквозь туман, в их свете глаза его казались бесцветными, как лед.