“2. Сведения от главного энергетика: взрыв произошел не во время опыта, а после — когда мезонатор был уже выключен из высоковольтной сети института”.

Наконец “ртути” накопилось достаточно для анализа, и они выключили мезонатор. Наступила тишина… Николай помнил ту глубокую, покойную тишину, которая устанавливалась в такие минуты в лаборатории. Зажгли свет, поднялись на мостик. Волновались, конечно. Ведь даже если там была и простая ртуть, все равно — это же они. Голуб и Сердюк, построили эти атомы!

Вероятно, снова Иван Гаврилович взялся за рукоятки манипуляторов, стальные пальцы осторожно подхватили пластинку нейтрида и перенесли ее во вспомогательную камеру. За свинцовым стеклом была хорошо видна темная пластинка, лежавшая на бетонной плите, и маленькая поблескивающая капелька “ртути”. Она все еще была обыкновенной капелькой, эта антиртуть, пока в камере держался вакуум.

Включили моторчик, стекло стало подниматься. Оба в нетерпении склонились к камере. В щель между бетоном и стеклом хлынул воздух — самый обыкновенный воздух, состоящий из обычных молекул, атомов, протонов, нейтронов, электронов и ставший теперь сильнейшей ядерной взрывчаткой. И в последнее мгновение, которое им осталось жить, они увидели, как блестящая капелька на нейтриде начинает расширяться, превращаясь в нестерпимо горячий и сверкающий бело‑голубой шар… Взрыва они уже не услышали.

За окнами чернела ночь. Лампочки туманно горели под потолком в прокуренном воздухе. На голых с генах комнаты висели теперь уже ненужные сиреневые фотокопии чертежей мезонатора. Якин и Самойлов сидели за столом, завяленным бумагами, и молчали, думая каждый о своем. Николай, полузакрыв глаза, еще видел, как отшатывается Иран Гаврилович от ослепительного блеска, как заносит руку к лицу Сердюк (все‑таки удалось установить, что именно Сердюку принадлежал силуэт на кафельной стене), как все исчезает в вихре атомной вспышки…

А Якин… Якин сейчас мучительно ненавидел Самойлова.

Почему не он, не Якин, стремлением всей жизни которого было сделать открытие, сказал первый. “Это — антивещество”? Разве он, Якин, не подходил к этой же мысли? Разве не он видел вспышку? Разве не он установил и доказал, что в камере мезонатора уже не было вакуума, что взрыв произошел после опыта? Почему же не он первый понял, в чем дело?

До сих пор он объяснял себе все просто: Кольке Самойлову везло, а ему, Якову, который не хуже, не глупее, а может быть, и одареннее, не везло. И вот теперь… Он просто переосторожничал. Конечно! Ведь у него эта идея возникла одновременно с Самойловым, если не раньше. Испугался потому, что это было слишком огромно? Эх…

— Понимаешь, Яша… — Самойлов поднял на него воспаленные глаза. — А ведь это, пожалуй, и есть тот самый мезоний, который искал Голуб. Ну конечно: ведь при взаимодействии антивещества с обычным, они оба превращаются во множество мезонов. Капелька антиртути сможет заменить несколько мсзонаторов! Представляешь, как здорово?

Яков внимательно посмотрел на него, потом отвел глаза, чтобы не выдать своих чувств.

— Слушай, Николай, похоже что мы с тобой сделали гигантское открытие! — Голос его звучал ненормально звонко — Антивещество — это же не только мезоний. Ведь оно выделяет двойную полную энергию — два эм цэ квадрат! Можно производить сколько угодно малые и сколь угодно большие взрывы. Космические корабли и ракеты… Энергоцентрали… Понимаешь? Управляемые взрывы! И еще — щербинка в пластинке нейтрида. Это же способ обработки нейтрида! Понимаешь? Пучком быстрых мезонов можно “резать” нейтрид, как сталь — автогеном.