На сковородке шипели и издавали острый пряный запах отбивные, посыпанные таким количеством специй, что шеф-повар грузинского ресторана онемел бы от изумления. Весело пританцовывая под легкую музыку, доносящуюся из комнаты, Лера резала овощи для салата, попутно запихивая в рот лакомые кусочки, и рассказывала про свое житье-бытье:
—…Родители были, конечно, в трансе, откуда деньги да все такое… Я, естественно, им ничего не рассказывала, не могу, язык не поворачивается, да и незачем… Ничего, тетя Валя не выдаст, она молчок об этом…
Периодически поддакивая, Леня почти не понимал и не слушал, что она говорит. Он, наслаждаясь ощущением уюта и благополучия, вертелся по маленькой кухне, то и дело ойкая, сталкивался с девушкой, расставлял посуду, доставал фужеры для шампанского и начищал их до блеска. Взглядом он окидывал склонившуюся над столом тонкую фигурку и копну упавших на лицо волос, которую Лера пыталась то и дело откинуть за плечи. Он видел маленькие узкие ступни, тонувшие в его огромных, не по размеру, тапочках, бегущую вдоль спины ровную цепочку позвонков под тонкой тканью, трогательные ключицы в вырезе платья, похожие на изогнутые ветки дерева, раковину небольшого уха, смутно белевшую между прядями рассыпавшихся по плечам волос. Он видел ее прежнюю и в то же время неуловимо изменившуюся, новыми жадными глазами, и она в его глазах становилась все красивее и ближе, гораздо ближе, чем он раньше мог себе представить…
Вечерело. Они шли по расчищенным дорожкам Александровского сада, почти пустого в это неприветливое время года, мимо одиноко торчащих между деревьями постовых в черных тулупах, переминающихся с ноги на ногу от холода. Алое пальто Леры выделялось среди серо-коричневых красок города, как случайно оброненный в снег яркий цветок. Справа высились багровые стены Кремля, слева, на Манежной, ревел поток машин, разукрашенных грязными солевыми потеками. А здесь царствовала вечная тишина.
— Ты что опять задумался? Давай рассказывай, в чем дело, — почти приказала Лера, увидев, что ее спутника гложет какое-то беспокойство. — Ты мне еще не успел поведать о том, что с тобой происходило все это время.
— Много будешь знать, скоро состаришься, — отговорился Леня, не желая пока портить себе настроение неприятными воспоминаниями.
— Ах так! — крикнула Лера и, незаметно подкравшись сзади, изо всей силы дернула за ветку дерева, низко нависшую над дорожкой.
Огромный ком снега обрушился прямо на плечи. Не успев отпрянуть, Леня ощутил мельчайшие уколы колючего снега, насыпавшегося за шиворот. Снеговой морозный душ неожиданно взбодрил его и привел в хорошее настроение.
— Ой-ой-ой! — притворно вскричал Леня. — Ну, берегись!
Он бросился вдогонку за звонко хохочущей Лерой, но поскользнулся на обледенелом утоптанном снегу и растянулся во весь рост. Их раскатистый смех, странно звучавший в благоговейной зимней тишине, потревожил стаю ворон, присевших поболтать на соседней канадской ели. Вороны, ворчливо раскаркавшись, поднялись над садом и закружились, как огромные хлопья черного снега.
Вскочив на ноги, Леня бросился за девушкой, нагнал ее уже неподалеку от выхода из сада, с победным кличем бросился, обхватив руками, и повалил в пышный сугроб, усыпанный сухими семенами клена. Раздался отдаленный бой часов. Неожиданно он ощутил на своих холодных губах вкус задыхающегося горячего поцелуя и через толстую ткань свитера между полами расстегнутой куртки ощутил — в унисон с ударами часов — биение ее сердца. Раз, два, три… — равномерно отстукивали часы, и в груди напряженно билось сердце, ускоряя свой и без того бешеный ритм, — четыре, пять… — снег на щеке растаял, и прохладная капля талой воды скатилась вниз… — шесть, семь — затихли часы, затих отдаленный гул города, и в ушах отдавались только ритмичные толчки разгоряченной крови. |