Раньше она с удовольствием выполняла всякую работу, но теперь… ей так не хотелось покидать этого мужчину. Однако и остаться с ним было нельзя, не нарушив правил приличия.
– Я должен присмотреть за Таем, – нерешительно выговорил Ранулф. – Не хочешь сама убедиться, какой он смирный?
– Хочу, – кивнула девушка, отводя глаза. Ей стало стыдно собственной навязчивости. – Только я приду потом. Матушке потребуется моя помощь.
Ранулф кивнул.
Нет, сегодня Лайонин не в силах понять, что случилось с матерью. Она ничем не могла угодить леди Мелите, и та велела дочери уйти, заявив, что нельзя быть такой неуклюжей. Лайонин не считала, что этот день так уж отличается от предыдущих, но все же поспешила на конюшню, пока мать не передумала.
Ранулф ласкал густую гриву Тая, удивляясь себе, поскольку вздрагивал при каждом шорохе и постоянно поглядывал на дверь.
При виде Лайонин у него перехватило дух. Девушка торжествующе улыбалась, сверкая зелеными глазами-изумрудами.
– Я должна скоро вернуться, – заговорщически прошептала она.
Ранулф тихо свистнул, и Тай повернул к нему изящно вылепленную голову. Лайонин настороженно подошла ближе, и прекрасный вороной жеребец ткнулся носом ей в плечо. Она со смехом стала гладить его.
– Вы были правы, он милый и славный. Меня пугали его размеры и вороная масть, – выпалила она и, растерянно уставившись на Ранулфа, добавила: – Совсем как у вас. Почему он должен быть таким большим?
– Сила. Доспехи рыцаря с каждым годом становятся тяжелее, и ему нужен конь, который смог бы выдерживать его вес и не уставать. Говорят, что когда-нибудь рыцарской лошади придется только нести седока в битву: для всего остального она окажется слишком велика.
Лайонин потерла нос жеребца.
– Едва ли где-нибудь может найтись такая же большая и красивая лошадь, как Тай.
На другом конце конюшни послышались мужские голоса. Лайонин в панике вскинула голову:
– Это отец! Ему не понравится, что я здесь без Люси. Мне нужно спрятаться.
Жизнь научила Ранулфа быть предусмотрительным и смекалистым. Он схватил рыжевато-коричневый плащ с колышка в глубине стойла, набросил на плечи Лайонин и поднял капюшон, чтобы никто не заметил ее волос, поставил девушку спиной к двери и сам встал перед ней. И когда она с доверчивой улыбкой подняла глаза, не выдержал и коснулся губами ее уст.
Уильям был мгновенно забыт. Они не услышали его шагов и не заметили, когда он заглянул в стойло. Увидел, как граф целует крестьянскую девчонку, – ибо только они носили плащи такого цвета, – и удалился, посмеиваясь себе под нос. Он любил, когда его гости находили развлечения по вкусу.
При первом же прикосновении губ Ранулфа Лайонин потеряла способность мыслить здраво. Ощущая только его губы, тепло его тела, она инстинктивно наклонила голову, обняла его и притянула к себе. Он стиснул руки и прижался к ней всем телом, но она хотела большего… вот только не знала, чего именно.
Его губы раскрылись, и она последовала его примеру, смело отвечая на жаркие, требовательные поцелуи. Сердце бешено колотилось. Она не хотела его отпускать: пусть мгновение длится вечно!
Но Ранулф прервал поцелуй и отстранил ее, хотя истомившееся тело ныло при виде ее закрытых глаз и влажных губ.
– Иди! – резко приказал он.
Девушка кивнула и, пошатываясь, трепеща от силы захлестнувших ее чувств, побрела к выходу.
Только Мелита заметила, что дочь появилась в зале и тупо смотрит куда-то в пустоту.
– Лайонин! Ты мне нужна! – окликнула она. Лайонин была рада, что вновь вернулась в этот мир. Но голова кружилась, и все, о чем она мечтала, – это чтобы ее оставили в покое.
– Пора готовить ванны для наших гостей, так что требуется твоя помощь. |