— Очень интересно… — задумчиво протянул Эспада.

— Вот и ему стало интересно, — продолжил монах. — Он, как распродал свой товар, прогулялся до городской тюрьмы, чтобы поглазеть на злодея. И сам, своими глазами, видел, как в ворота тюрьмы под большой охраной провели красивую девушку. Не из местных точно, а в толпе поговаривали, что она — испанка.

Эспада подскочил на месте.

— Диана?!

— Я полагаю, что да. Много ли по французскому острову разгуливает испанок, которые могут оказаться такими пиратками, что их даже галантные французы в тюрьму волокут?

— Только она! Нам нужно срочно попасть в Форт-де-Франс.

— Я тоже так подумал, — кивнул падре. — Французы вроде собирались сразу повесить этого пирата, то есть, как я понимаю, нашу Диану, но отложили это до завтра. На мероприятии хочет присутствовать какой-то важный чин.

Эспада уже торопливо одевался. Натянув сапоги, он притопнул и резко махнул рукой:

— Последний раз я видел их вождя вон там. Идемте.

Бедность если и не в полной мере добродетель, то уж точно не порок. Недаром священнослужители дают обет нестяжания и бедности, а кто бы стал давать обет погрязнуть в пороке? Это и без обетов хорошо получается. Законопослушание — однозначно добродетель, особенно ценимая в нынешнее время, славящееся падением нравов. Так что, если порознь, то получаются целых две добродетели. А если вместе — то одна беда.

Рыбаки и хотели бы помочь своим гостям, но у бедных законопослушных аборигенов не было ни денег, ни оружия. Точнее, какие-то деньги все-таки водились, но их было слишком мало, чтобы этой суммой соблазнить караульных в тюрьме. Да и не взял бы дон Себастьян у своих спасителей последнее. Что до оружия, то к таковому можно было бы отнести только разделочные ножи — страшные на вид, но совершенно непригодные в бою — и несколько копий, должно быть, оставшихся от старых добрых времен. Это были даже не традиционные пики, тяжелые, окованные железом, а просто заостренные палки длиной в рост старого вождя.

Конечно, совсем без поддержки аборигены своих гостей не оставили. Собрали им припасов в дорогу, а несколько горячих на голову юношей даже вознамерились было присоединиться к походу, имевшему цель спасение прекрасной дамы. Старый вождь отреагировал на последнее резко отрицательно, в чем неожиданно для себя нашел поддержку и у дона Себастьяна, который только счел уместным проявить чуть больше дипломатии. Оба они сошлись во мнении, что, чем больше народу, тем больше к ним внимания, и это стало официальной причиной отказа.

Потому, простившись со всеми пришедшими пожелать доброго пути, в Форт-де-Франс отправились втроем. Двое — это, разумеется, Эспада и падре Доминик, а третьим был местный рыбак по имени Лютер. Тот самый, что привез весть о Диане. Это оказался маленький добродушный человечек, который улыбался постоянно и по любому поводу. Прямо-таки ходячее воплощение идеи: что ни делается, все к лучшему. Даже предложение снова выйти в море, причем сейчас же, ночью, было встречено только кивком и тремя улыбками, сопровождавшими каждую сказанную фразу:

— Прямо сейчас? Почему нет? Лодка готова.

Лютер, должно быть, тоже принадлежал к числу гарифуна, хотя пропорции той и другой крови вряд ли были равными. Внешне он больше походил на краснокожего аборигена, но никак не вписывался характером в их невозмутимое, всегда спокойное сообщество. Волосы у него были черные и длинные, как у индейца, но завивались, как у негра. Одевался он так же просто, как и остальные жители деревни, и в его гардеробе выделялись разве что туфли из мягкой кожи. Удобные и вместе с тем элегантные, они пользовались большой популярностью у французов.

Лодка Лютера нисколько не походила на рыбачью.