Красавица с венком уделила дону Себастьяну особое внимание. Эспада не стал бы отрицать, что внимание такой девушки ему лестно и приятно, но, памятуя о Миранде, развивать это внимание в мимолетный роман не стал. Девушки Нового Света оказались подобны солнцу. Горячие, точно дневное светило, но на небрежное отношение могли ответить ударом. Причем не только солнечным. Так что с индейской красавицей, носившей необычное для индианки имя Флора, они остались друзьями, и устраиваться на ночлег Эспада отправился один.

Аборигены большей частью спали в домах, на циновках, но некоторые устраивались иначе. Они подвешивали под платформой или между двумя близко растущими деревьями гамаки и спали в них. Примерно так же устраивались рядовые мушкетеры, которым орудийная палуба «Сан-Фелипе» заменила казарму. Эспада и сам успел пристраститься к этому способу.

Оставалось решить вопрос с оружием. Не то чтобы он все еще не доверял аборигенам, но ведь и де Синье поначалу не вызывал подозрений, да и мало ли кто ночью ненароком забрел бы в деревню. В общем, Эспада предпочел совместить доверие с разумной осторожностью, но не сразу нашел золотую середину. Оставлять кинжал на видном месте или вне пределов немедленной досягаемости не сочеталось с понятием разумной осторожности. Оставить его в ножнах на ноге — с демонстрируемым аборигенам доверием. Спать в сапогах было просто глупо. В конце концов, Эспада все же нашел выход. Он вложил кинжал в шляпу, а шляпу положил на грудь. Во сне Эспада не ворочался и потерять оружие не должен был.

Вдали послышался звонкий веселый смех. Официально праздник закончился, но неугомонная молодежь продолжала веселиться. Только отошла в сторону от деревни, чтобы не мешать тем, кто собрался отдохнуть. Или чтобы им не мешали. Дон Себастьян прикрыл глаза, но вскоре его уши уловили мягкие шаги.

Днем, за общим шумом, такие звуки не слышны, да и в ночной тиши их не так просто выделить. Это такое тонкое смешение поскрипывания и шуршания, животным не свойственное. Те или шуршали, как лисы, или топали подобно коням, а вот нога в башмаке умудрялась сочетать оба стиля. Нога, привыкшая топать, по воле владельца занималась не свойственным ей от природы подкрадыванием и выдавала хозяина с головой. Кто-то, обладающий солидной комплекцией, приближался к спящему идальго. Когда шаги остановились, Эспада резко открыл глаза. Рука как бы невзначай нырнула под шляпу, но там и осталась. Рядом стоял падре Доминик. Вид у него был очень взволнованный. Дон Себастьян вздохнул, сел и потянулся за сапогами.

— Нас опять предали? — равнодушно спросил он.

— Что? — удивился монах. — О, нет! Дело совсем в другом.

Эспада поставил сапоги на место.

— Я прошу прощения, что разбудил вас… — начал падре Доминик.

— Я еще не спал. Просто лежал, — прервал его Эспада. — Так что случилось?

— Тут приплыл еще один абориген. Он сегодня был в Форт-де-Франсе. Плавал, как я понял, продать излишки рыбы и закупить подарки, но ветер обратно был встречный, и он опоздал.

— Еще нет, — хмыкнул Эспада; ветер как по заказу принес еще один взрыв далекого смеха: — Слышите? Там все еще празднуют. Предлагаете продолжить?

— Нет-нет, я и так валюсь с ног, — сразу отказался падре. — Тут другое. Этот абориген… Кстати, его зовут Лютер — вот ведь богопротивное имя, а человек очень добрый… Так вот, этот Лютер, пока подарки раздавал, сказал, что якобы сегодня утром в порт привезли какого-то крупного пирата. В городе говорят, что этого человека только этой ночью выловили в море.

— Очень интересно… — задумчиво протянул Эспада.