Между тем мороки с этапированием стало чуток поменьше. Пока шли телеграммы из Москвы, сразу трое адептов практически одновременно в камерах покончили жизнь самоубийством самыми причудливыми и изощренными способами. За остальными установили строжайшее наблюдение, но не было гарантии, что и они доживут до этапа.

Рощина события нисколько не удивили, и он туманно пояснил:

– Они были на гребне волны. Результат закономерен.

Наконец все проблемы были решены. И подошло время отбытия Рощина. Через два часа в отдельном купе его унесет в столицу поезд. А мы останемся здесь – с крестьянскими бунтами, контрреволюционерами, такой теперь уже, казалось, милой рутиной.

По поводу отъезда москвича Раскатов пригласил нас в свой кабинет, разлил по своим любимым рюмкам коньяк.

Огненный напиток побежал по моим венам. Хотя я и не принимал спиртное, но должен был признать, что этого небольшого тумана в голове мне именно сейчас так не хватало. Ловушка для всех пьяниц – после рюмки жизнь видится менее категоричной и жесткой.

Разговор был сначала ни о чем. Традиционные при расставании пожелания здоровья, успехов, надежды снова увидеться. А потом все свелось к завершенному для нас делу.

– Мы с Чиркашом вместе в камере смертников сидели у беляков, – поведал Раскатов то, о чем мы и так знали. – Пытали нас страшно. И хуже физических пыток было вечное ожидание смерти. Выводили нас на расстрел и заводили обратно. Вот и получается, что я выдержал и себя не потерял, хотя и вечную боль воспоминаний приобрел. А Чиркаш свихнулся. И его понесло переделывать мир в худшую сторону.

– Почему, как думаете? – спросил я.

– Чудовищные обстоятельства рождают чудовищ, Сашок, – сказал Раскатов.

– Или святых, – задумчиво произнес Поп. – А вообще, бунтовщики, сектанты, сумасшедшие, революционеры – в них всех горит непреодолимое демоническое желание переделать мир по своему разумению, под себя, так, как они считают нужным. При этом их мнение единственно правильное. В гордыне своей полагают, что имеют на это право. И глядя, как стремительно на их глазах менялся старый мир, думают, что имеют для этого и возможности сейчас.

– Иногда у них это получается, – сказал я. – Даже что-то прогрессивное.

– Ну так из тысяч тупиковых троп найдется одна, которая выведет из леса.

Мы помолчали. Время уже близилось. И напоследок Поп произнес:

– Мне было приятно с вами работать. Особенно с вами, Александр Сергеевич.

– Премного благодарен.

– Не буду перехваливать и льстить, что в вашем лице встретил великого профессионала. Вам есть куда расти. Но у вас имеются очень сильные стороны. Вы упорны, целеустремленны. И вы везучи до невероятия.

– Вот-вот, – со смехом согласился Раскатов. – Везучий, негодяй. За это его и держу.

– Да я не против и подрасти в чинах, если весь такой хороший, – закинул я удочку. – В Москве ведь тоже удачливые кадры требуются.

– Вот же наглец, – восхитился Раскатов.

– Здоровый карьеризм, – поправил я. – Я же горы могу свернуть, если хорошо попросят.

– Александр Сергеевич, – помрачнел Поп. – Вы мне искренне симпатичны. И я не желаю вам зла. Поэтому никогда не порекомендую вас на службу к нам в отдел.

– А в чем связь? – Это заявление меня несколько обидело.

– Так уж водится, что подобными вещами занимались испокон веков. И никогда те, кто ими занимались, долго не жили.

– Порчу наводили? – хмыкнул я.

– Все проще.