Босх, который в 1969 и 1970 годах воевал во Вьетнаме, встречал там немало журналистов и фотографов как на базах, так и непосредственно в зоне боевых действий. И практически в каждом из них подмечал уникальную форму храбрости. Это была не солдатская отвага, а почти наивная вера в собственную неуязвимость. Казалось, они искренне считали, что камеры и удостоверения представителей прессы послужат магическими доспехами, способными уберечь их от смерти при любых обстоятельствах.

С одним из фотокорреспондентов Босх даже водил что-то вроде дружбы. Звали его Фрэнк Зинн, и он работал на Ассошиэйтед Пресс. Однажды он даже отважился отправиться вместе с Босхом в лабиринт вьетконговских туннелей Чу-чи. Зинн вообще никогда не упускал возможности побывать на вражеской территории и, как он это называл, «почувствовать все на собственной шкуре». А погиб он в начале 1970-го, когда вертолет, на борт которого вскочил в последний момент, чтобы попасть на передовую, был сбит зенитной ракетой. Один из его фотоаппаратов при крушении уцелел, и кто-то на базе не поленился проявить пленку. Оказалось, что Зинн не переставал беспрерывно снимать, когда «вертушку» уже охватило пламя и она стала стремительно падать. Разумеется, никто не мог сказать наверняка, сознательно ли Зинн документировал собственную смерть или считал, что благополучно вернется с задания с блестящими кадрами. Но Босх уже достаточно знал его и был уверен: Зинн считал себя бессмертным и ни на секунду не допускал мысли, что авария вертолета станет фатальной для него самого.

Вот и теперь, вновь взявшись за расследование дела Аннеке Йесперсен, Босх раздумывал, не походила ли она в этом на Зинна? Считала ли себя неуязвимой, была ли уверена, что камера и пропуск для прессы проведут ее невредимой сквозь любой огонь? Ведь не приходилось сомневаться, что она сама нарывалась на неприятности. Интересно, размышлял он, о чем эта женщина подумала в последний момент, когда убийца уже нацелил пистолет ей в глаз? Зинн на ее месте не колеблясь попытался бы сфотографировать преступника.

Согласно списку, присланному из редакции в Копенгагене по просьбе ОПРБ, Йесперсен не расставалась с двумя камерами «Никон-4» и набором сменных объективов. Разумеется, ничего из этой аппаратуры найдено не было. Если на пленке, заряженной в ее фотоаппарат, запечатлелось нечто важное, то от этих улик давно не осталось и следа.

Следователи ОПРБ проявили те четыре пленки, которые Босх обнаружил в кармане ее рабочего жилета. Некоторые фото даже распечатали форматом десять на восемь, но большинство осталось лишь в виде миниатюрных «контролек» на четырех листах фотобумаги, вложенных в досье. Всего она успела сделать шестьдесят девять снимков, но они не представляли ценности как вещественные доказательства и не содержали никаких зацепок для дальнейшего расследования. В основном это были незамысловатые репортажные сценки, запечатлевшие национальных гвардейцев на дежурстве у здания Колизея сразу после их прибытия в город. На нескольких кадрах оказались те же гвардейцы на баррикадах, возведенных на стратегических перекрестках. Ничего драматичного – ни столкновений, ни бесчинств мародеров и поджигателей. Только несколько снимков солдат на фоне разоренных и сожженных магазинов. Все эти фотографии были, несомненно, сделаны в тот день, когда Йесперсен приехала в Лос-Анджелес и получила в полиции свой пропуск.

В 1992 году сыщики заключили, что фото, представляя некоторый исторический интерес, не имеют никакой ценности для следствия, да и Босх двадцать лет спустя не мог оспорить подобный вывод.